Заклинатель костей - Бриана Шилдс

И я не ухожу.

Я делаю шаг в его сторону, случайно поддеваю носком ботинка камешек, и он катится вниз по склону холма. Брэм поворачивается, и долю секунды на его лице не отражается абсолютно ничего, как будто его мозг еще не осознал, что именно видят его глаза. Затем выражение его лица становится изумленным.

– Саския, что ты тут делаешь? – Он подвигается, чтобы освободить место для меня, и я сажусь рядом с ним.

– Я беспокоилась о тебе, – говорю я.

Он вопросительно наклоняет голову набок.

– Ясновидение Второго Порядка.

Выражение его лица становится настороженным.

– Ты меня видела?

– Да. Ты тренировался. И получил травму.

– Я получаю травмы каждый день. При моем роде занятий в этом нет ничего странного.

У меня вспыхивают щеки. Я смотрю вниз, на город, расстилающийся у подножия холма, и думаю: сколько из живущих там людей сейчас смеются? А сколько скорбят? Что из происходящего уже видел Заклинатель Костей?

– Твоя нога уже зажила?

– Моя нога? – Он ерзает на месте. – С моими ногами не происходило ничего дурного.

– В самом деле? – Я смотрю на него, и он смеется над моим удивленным выражением лица – оказывается, у него низкий и мелодичный смех.

– Возможно, тебе нужно больше упражняться, – говорит он, шутливо толкая меня плечом.

– Наверное, – отвечаю я. Но тут до меня доходит – все дело в кости-усилителе. Лэтам сказал, что она расширит доступный мне временной диапазон. Быть может, то, что я видела, еще не произошло. – Есть ли среди Костоломов парень с зубчатой меткой на шее? Похожей на пилу?

– Это Виктор, – кивает Брэм. – Телосложением он напоминает гору, а темперамент у него, как у медведя, которому в задницу только что вонзилась стрела.

Я улыбаюсь.

– Такой нрав не очень-то подходит для Костолома.

– Ну, ты же знаешь, каковы мы, Костоломы. Все мы звери и дикари. – Он говорит это небрежно, но в голосе его звучит горечь.

Между нами пробегает холодок, особенно неприятный после того, как мы ощутили такую теплоту.

Я наматываю на палец нитку, свисающую с края рукава.

– Берегись его, – говорю я.

Он смотрит мне в глаза.

– Мне не нужны твои советы. – Его голос тих, как змея, ползающая по траве, – бесшумная, но опасная. Я вспоминаю, как и сама произносила эти же самые слова. Всякий раз, когда матушка предостерегала меня после гадания, давала советы, я негодовала, мне казалось, что ее наставления и увещания – это веревки, привязывающие меня к тому или иному пути. Я смотрю в глаза Брэма, полные вызова, и думаю: не испытывала ли она тогда такую же беспомощность, что и я теперь?

Когда матушка давала мне советы, мне всегда мнилось, что она хочет навязать мне свой собственный выбор. Но что, если она просто остерегала меня, пыталась уберечь от того, что выбирала я сама?

Я встаю и разглаживаю плащ, хотя морщинки на нем и не видны.

– Виктор борется нечестно, не по правилам, – остерегаю я его. – Просто будь осторожен.

Он негромко хмыкает, давая понять, что слышал, но ничего не обещает.

– И знаешь что, Брэм? – Я касаюсь его плеча. – Я вовсе не считаю тебя ни зверем, ни дикарем.

Говоря это, я понимаю – так оно и есть. За последние несколько недель мое восприятие его личности мало-помалу изменилось. Так ночь медленно-медленно движется к рассвету, движется минута за минутой, каждая из которых кажется точным повторением предыдущей – пока ты не открываешь глаза и внезапно не видишь, что мир совершенно преобразился.

Я все еще не знаю, что Брэм за человек, но уверена – он вовсе не таков, как я думала в день доведывания.

Мои пальцы касаются его плеча.

– Мне жаль, что я судила о тебе превратно. – Я сглатываю. Следующие слова даются мне труднее: – И особенно жаль, что я позволила также и другим превратно судить о тебе.

Он поднимает руку, и на мгновение мне кажется, что он хочет коснуться меня, что сейчас он положит свою ладонь на мою, и мы сможем начать сначала. Но вместо этого он запускает пальцы в волосы. Выбирает иной путь. Опускает руку на колени.

Я отнимаю пальцы от его плеча. И ухожу, не прощаясь.

Маленькая лодочка Одры тихо скользит по недвижным черным водам Шарда. Мы с Одрой сидим друг напротив друга, не произнося ни слова и не глядя друг другу в глаза. Единственные звуки – это негромкий плеск весел, которые держат двое слуг, гребущих к городу, где я никогда не была.

В отдалении я вижу корабль, представляющий собой всего лишь темный силуэт, вырисовывающийся на фоне ночного неба. Я убегала от опасности много лет, и вот теперь я плыву ей навстречу. Но если есть хоть один шанс узнать, что случилось с остальными костями моего отца, я должна рискнуть. Я поправляю капюшон моего серого плаща, чтобы на мое лицо падала тень.

– Тебе не удастся подойти достаточно близко, чтобы что-то увидеть, если тебя можно будет узнать, – сказала Одра перед тем, как мы вышли из ее дома. – Если мы попадемся, пока будем находиться на борту, живыми нам оттуда не уйти.

Мои косы заколоты у меня на затылке, а светлые волосы покрывает темный платок. Мои руки затянуты в атласные перчатки Одры, доходящие мне до локтей, – это нужно, чтобы прикрыть похожую на лепесток метку на моем большом пальце.

Одру часто окружают слуги, так что, если она явится на черный рынок в сопровождении служанки, чтобы та помогала ей нести покупки, это не покажется чем-то необычным. Но это все равно рискованное дело. Хотя встреча с кем-то из жителей Мидвуда и маловероятна, ее все же нельзя назвать невозможной. Ведь кто-то украл кости из костницы, а это требовало по меньшей мере одного визита в наш город.

Возможно, мне следовало обратиться к моей матушке и прочим членам совета вместо того, чтобы являться на корабль, полный злодеев. Но от матушки нелегко узнавать даже сведения, касающиеся моей собственной жизни, от нее не получить даже их обрывков. А об истории с кражей костей она вообще молчит как рыба.

Я думаю обо всем том, что может пойти не так. Мой капюшон может соскользнуть, открыв лицо. И кто-то может меня узнать. Одра может сбиться, проговориться и выдать нас – ведь она далеко не самый надежный человек, которого я когда-либо знала.

Должно быть, она тоже думает о чем-то таком, потому что подается вперед.

– Это была ужасная мысль. Еще не поздно повернуть назад.

Нельзя допустить, чтобы она потеряла присутствие духа, ведь сейчас в ее руках моя жизнь.

– Если мы повернем назад, ты приговоришь сама себя. – Это напоминание запечатывает ее уста, как если бы я залепила их горячим воском. Она выпрямляется и отводит глаза.