Мажор-2. Возврата быть не может - Игорь Яснов

Катя сидела с эскизами нового квеста и, когда зазвонил телефон, сразу схватила его. Посмотрев на номер абонента, девушка помедлила и нажала отбой. Потом снова взяла его в руку и набрала текст эсэмэски: «Не могу говорить. У меня встреча».

Крылова была строгой и печальной. Сегодня все картины были уже сняты и составлены в одном углу. Несколько уцелевших, испорченных незначительно, стояли отдельно. Соколовский шел рядом с ней, неторопливо рассматривая следы вчерашнего безумства неизвестного человека.

– Валентина Владимировна… – начал было он, но художница поправила:

– Можно просто Валентина.

– Как думаете, кто хотел бы уничтожить ваши картины?

– У меня много врагов, – с той же печалью в голосе ответила Крылова.

– Да, вы многих бесите, – заявил Соколовский и тут же уточнил: – Не я придумал – это я слышал по телевизору.

– Нет ничего отвратительнее зависти.

– Согласен. И все-таки кому могло понадобиться так вас унизить – при большом скоплении гостей и прессы?

– Мой муж? – предположила художница.

– Я немного знаю об Иннокентии – для него это как-то… мелко. Вам не кажется?

– Других подозреваемых у меня нет, – покачала головой Крылова. – Кеша не может простить мне успеха. Именно после его предательства и развода я серьезно взялась за кисть.

Соколовский остановился перед испорченной краской картиной, изображавшей девушку с птицами, вылетавшими из головы.

– Скажите, а что означает эта картина?

– Вы сами не видите? – не очень любезно ответила Крылова. – Тут девушка с птицами.

– Нет, я спрашиваю, не что на ней изображено, а что она означает?

Художница неожиданно замолчала, как будто подбирала слова. Потом неохотно заговорила, прикоснувшись пальцами к раме:

– Эта девушка – я. А это мои проблемы. Видите, как их много?

– Вижу.

– То, что произошло с моей выставкой, – это еще одна проблема. Вот вы понимаете, что это означает?

– Птиц в голове прибавилось? – брякнул Соколовский с самым невозмутимым видом.

– Это означает, что вы должны решить эту проблему. Ходите, спрашиваете, а ничего не происходит. Я говорю – это мой муж. Почему ничего не происходит?

– Не сомневайтесь, – пообещал Соколовский. – Произойдет.

Бывшего мужа Крыловой вызвали в отдел для дачи показаний на девять утра. И ровно в девять в дверь ввалился крепкий мужчина в мохнатой шапке, валенках и толстом свитере. Как-то сам собой напрашивался большой овчинный тулуп, но если он и существовал на самом деле, то, видимо, остался в машине.

– Вызывали? – сочным басом спросил мужчина, осматриваясь по сторонам.

– Для Деда Мороза рановато, – оценил Королев колоритный вид гостя.

Соколовский торопливо встал из-за своего стола и пошел навстречу Крылову:

– Иннокентий Семенович, доброе утро. Коллеги, это бывший муж Крыловой.

– Олигарх, – понимающе кивнул Королев.

– Тоже – бывший, – ответил Крылов.

– Скажите, где вы были вчера вечером, Иннокентий Семенович? – спросил Соколовский, усаживая визитера на стул возле своего стола.

– Рыбу ловил, – уверенно ответил Крылов. – У меня и свидетели есть. Сегодня после вас тоже поеду.

– Ну-ну, – с сомнением хмыкнул Королев, не поднимая головы. – Посмотрим. Бывший олигарх – рыболов, прямо картина маслом…

– Что, Валентина на меня указала? – догадался Крылов.

– А вы о чем? – сделал большие глаза Соколовский.

– Ребят, – укоризненно покачал головой Крылов, – вы не ходите вокруг да около. Я телевизор смотрю, в курсе событий. Я к вам сразу приехал, чтобы вы время зазря не тратили. Мотив у меня, конечно, есть – скандальный развод, все в курсе. Но я человек не мстительный. И за Валю только рад.

– Почему тогда на выставку не пришли? – немного язвительно спросил Королев. – Порадоваться!

– Потому что Валя меня на дух не переносит.

– А кто ей, по-вашему, мог желать зла? – снова спросил Соколовский.

– Тут не могу ничего сказать. Отношений у нас с ней сейчас никаких нет, не общаемся, может, и завела врагов…

– То есть раньше у нее таланта не было?

– Художественное училище она окончила, конечно. Пыталась что-то изображать. Потом слезы: «Я – бездарность», – а все неудачные опусы – в топку. А тут – вполне приличные картины вышли!

– А не подскажете, Иннокентий Семенович, – задумчиво спросил Соколовский, – с кем можно про ее ученические годы побеседовать? Может, это привет оттуда?

– Может… Вы попробуйте ее преподавательницу найти. Зовут Еремеева Любовь Ефимовна. Валя в гости ее приглашала, когда за мольберт бралась.

– Спасибо. Найду.

– А вы за стол садитесь, – строго велел Королев, – и все ваши показания изложите письменно. И желательно напишите телефоны тех, кто ваше алиби подтвердить может.

– Раз надо… – нехотя стал пересаживаться Крылов.

– Я уехал, – схватив пальто с вешалки, объявил Соколовский и исчез за дверью.

Королев подсел к Крылову, протянул лист бумаги и авторучку.

– Как же это вы все свои миллионы жене уступили? – спросил он. – И только не надо мне гнилой морали, типа, не в деньгах счастье.

– Счастье в деньгах, безусловно, есть, – степенно и беззлобно ответил Крылов. – Но борьба за них так выматывает… Рыбалка лучше. Точно говорю.

В Художественной галерее готовили выставку, и сегодня здесь допоздна задержались и устроители, и рабочие. Соколовский спросил, где можно найти Еремееву, и ему указали на пожилую женщину, одетую несколько экстравагантно для своего возраста.

– Любовь Ефимовна? – Соколовский подошел и церемонно склонил в приветствии голову. Женщина смотрела на него настороженно. – Я вам звонил. Я из полиции. Интересуюсь работами Валентины Крыловой.

– Я хотела лично вам сказать, – перебила его женщина. – Перестаньте создавать лишнюю рекламу этой бездари.

Еремеева подошла к стене, поправила картину, сделала шаг назад и с довольным видом кивнула.

– Сурово, – удивился Соколовский.

– Зато без эстетической лжи. Я вообще не понимаю шумихи вокруг ее имени! Я только и слышу отовсюду: Крылова, Крылова, Крылова, Крылова…

– Я не профи, – пожал плечами Соколовский. – Но на выставке были приличные картины.

– Может быть, – неохотно ответила женщина, – хотя я видела только в новостном сюжете. На выставку меня не пригласили.

– Интересно. Вы же вроде как любимый учитель?

– Учитель – да, но любимый ли? – резко сказала Еремеева. – Я всегда искренно говорила девочке: не пытайся прыгнуть выше своей головы.