Весь Дэн Браун в одном томе - Дэн Браун

ученый, который занимался исследованием истории вашего братства.

— Великолепно! — ответил голос. — Я польщен тем, что в мире еще сохранились люди, которые помнят о совершенных против нас преступлениях.

— Однако большинство из этих людей полагают, что вас на земле уже не осталось.

— Заблуждение, распространению которого мы сами способствовали. Что еще вам известно о La purga?

Лэнгдон не знал, что ответить. «Что еще мне известно? Мне известно лишь то, что все, свидетелем чего я явлюсь, — чистое безумие!» Вслух же он произнес:

— После клеймения ученых убили, а их тела были брошены на самых людных площадях Рима в назидание другим ученым, чтобы те не вступали в братство «Иллюминати».

— Именно. Поэтому мы поступим точно так же. Quid pro quo. Можете считать это символическим возмездием за мученическую смерть наших братьев. Ваши кардиналы будут умирать каждый час, начиная с восьми вечера. К полуночи весь мир замрет в ожидании.

— Вы действительно хотите заклеймить и убить этих людей? — машинально приблизившись к телефону, спросил американец.

— История повторяется. Не так ли? Конечно, мы сделаем это более элегантно и более смело, чем когда-то церковь. Она умертвила наших братьев тайком и выбросила их тела тогда, когда этого никто не мог увидеть. Я квалифицирую это как трусость.

— Вы хотите сказать, — не веря своим ушам, спросил Лэнгдон, — что заклеймите и убьете этих людей публично?!

— Конечно. Хотя все зависит от того, что понимать под словом «публично». Кажется, в церковь в наше время ходят не очень много людей?

— Вы намерены убить их под сводами церкви? — спросил Лэнгдон.

— Да, как проявление милосердия с нашей стороны. Это позволит Богу забрать их души к себе на небо быстро и без хлопот. Думаю, мы поступаем правильно. Ну и пресса, конечно, будет от этого в восторге.

— Откровенный блеф, — произнес Оливетти, к которому вернулось ледяное спокойствие. — Невозможно убить человека в помещении церкви и безнаказанно оттуда скрыться.

— Блеф? — несказанно удивился ассасин. — Мы словно призраки бродим среди ваших швейцарских гвардейцев, похищаем из-под вашего носа кардиналов, помещаем мощный заряд в самом сердце вашего главного святилища, и вы называете все это блефом? Как только начнутся убийства и тело первой жертвы будет обнаружено, журналисты слетятся роем. К полуночи весь мир узнает о правом деле братства «Иллюминати».

— А что будет, если мы выставим часовых в каждой церкви? — спросил Оливетти.

— Боюсь, что чрезмерное распространение вашей религии делает подобную задачу невыполнимой, — со смехом сказал иллюминат. — Когда вы в последний раз проводили перепись церквей? По моим прикидкам, в Риме насчитывается более четырех сотен католических храмов и церквей. Соборы, часовни, молитвенные дома, аббатства, монастыри, женские монастыри, церковно-приходские школы, наконец… Вам придется выставить охрану во всех этих заведениях.

Выслушав сказанное, Оливетти и глазом не моргнул.

— Спектакль начнется через девяносто минут, — решительно произнес голос. — Один кардинал каждый час. Математическая прогрессия смерти. А теперь мне пора.

— Подождите! — воскликнул Лэнгдон. — Скажите, какие клейма вы намерены использовать?

— Думаю, вам известно, какое клеймо мы используем. — Судя по тону, которым были произнесены эти слова, вопрос Лэнгдона сильно позабавил иллюмината. — В любом случае вы скоро об этом узнаете. И это явится доказательством того, что древние легенды не лгут.

Лэнгдон начал испытывать легкое головокружение. Перед его мысленным взором снова возникло клеймо на груди мертвого Леонардо Ветра. Ученый прекрасно понимал, на что намекает ассасин. Согласно легендам, у братства «Иллюминати» было пять клейм. Одно уже было использовано. Осталось еще четыре, подумал американец. И четыре кардинала исчезли.

— Я поклялся, что сегодня начнутся выборы нового папы, — сказал камерарий. — Поклялся именем Божьим.

— Святой отец, — с издевкой произнес голос, — миру ваш новый папа вовсе не нужен. После полуночи править ему будет нечем, если, конечно, не считать груды развалин. С католической церковью покончено. Ваше пребывание на земле завершилось.

После этих слов на некоторое время воцарилось молчание. Первым заговорил камерарий, и в голосе его звучала печаль:

— Вы заблуждаетесь. Церковь — нечто большее, чем скрепленные известью камни. Вы не сможете так просто стереть с лица земли веру, за которой стоят два тысячелетия… я имею в виду любую веру, а не только католичество. Вера не исчезнет, если вы уничтожите ее земное проявление. Католическая церковь останется жить и без города-государства Ватикана.

— Благородная ложь, — последовал ответ. — Но ключевым здесь тем не менее является слово «ложь». А истина известна нам обоим. Скажите, почему, по вашему мнению, Ватикан являет собой обнесенную стенами крепость?

— Служителям Божьим приходится обитать в опасном мире, — сказал камерарий.

— Скажите, сколько вам лет? Вы, видимо, слишком молоды для того, чтобы усвоить простую истину. Ватикан является неприступной крепостью потому, что за его стенами католическая церковь хранит половину своих несметных сокровищ. Я говорю о редкостных картинах, скульптурах, драгоценных камнях и бесценных книгах… а в сейфах Банка Ватикана спрятаны золотые слитки и документы сделок с недвижимостью. По самой приблизительной оценке, Ватикан «стоит» 48,5 миллиарда долларов. Вы сидите на поистине золотом яйце. Но завтра все это превратится в прах, а вы станете банкротами. Все ваши активы испарятся, и вам придет конец. Никто, включая ваших сановных коллег, не станет работать бесплатно.

Оливетти и камерарий обменялись взглядами, которые лишь подтверждали вывод иллюмината.

— Вера, а не деньги, служит становым хребтом церкви, — с тяжелым вздохом заметил камерарий.

— Очередная ложь. В прошлом году вы выложили 183 миллиона долларов на поддержку влачащих жалкое существование епархий. Как никогда мало людей ходит сегодня в церковь. По сравнению с последним десятилетием их число сократилось на 43 процента. Пожертвования за семь лет сократились почти вдвое. Все меньше и меньше людей поступают в семинарии. Церковь умирает, хотя вы и отказываетесь это признать. Ей несказанно повезло, что она теперь уходит с громким шумом.

В разговор вступил Оливетти. Коммандер уже не казался столь воинственным, каким был всего несколько минут назад. Теперь он больше походил на человека, пытающегося найти выход из безвыходного положения.

— А что, если часть этих золотых слитков пойдет на поддержку вашего благородного дела? Вы откажетесь от взрыва?

— Не оскорбляйте подобными предложениями ни нас, ни себя.

— У нас много денег.

— Так же, как и у нас. Мы обладаем богатством гораздо большим, чем вы можете себе представить.

Лэнгдон припомнил, что слышал о легендарном богатстве ордена. О несметных сокровищах баварских масонов, о гигантских состояниях Ротшильдов и Бильдербергеров, об их огромном алмазе.

— I preferiti, — сказал камерарий, меняя тему. — Пощадите хоть их. Это старые люди. Они…

— Считайте их невинными жертвенными агнцами, — рассмеялся ассасин. — Скажите, а они действительно сумели сохранить невинность? Как вы считаете, ягнята блеют,