Таинственный Хранитель - Иван Рассадников

Профессор опять умолк и нацелился на своих умиравших от любопытства слушателей испытующим взглядом.

– Хотел бы предостеречь вас, молодые люди, от излишней увлеченности рунами и всей этой древней магией, – произнес он. – Чтобы проникнуть в тайный смысл рун, сам бог Один, – а это был один из верховных богов скандинавского пантеона, – девять ночей провисел на Мировом древе, ясене Иггдрасиль, пронзенный собственным копьем. Знание не дается просто так, господа хорошие! – предостерегающе поднял он указательный палец. – Оно требует жертв и зачастую даже крови. – И он вдруг снова принялся читать нараспев:

Ну, и так далее. Отрывок из Старшей Эдды. Один вырезал руны своим волшебным кинжалом – поэтому они были наделены невероятной мощью. В исландских сагах есть намеки на то, что затем он передал этот кинжал вёльвам – колдуньям – на сохранение, чтобы они могли вырезать и трактовать руны. Кстати, господа из Аненербе в годы войны усиленно гонялись за всевозможными древними артефактами, наделенными магической силой, – Копьем Судьбы, кинжалом Одина, Чашей Грааля, древнетибетскими манускриптами, – чтобы затем собрать все их воедино в некоем заколдованном замке, специально для этого обустроенном, и потом править оттуда миром тысячу лет. Тысячелетний рейх, так сказать!.. Ну, о том, что значки, напоминающие двойную молнию, на форме эсэсовцев – это рунический знак силы, вы, наверное, знаете и без меня. Об этом в последнее время разве что ленивый не говорил.

Профессор снова воззрился на Агриппину с Андреем и наконец-то соизволил снизойти до того, чтобы удовлетворить снедавшее их любопытство.

– Ну а сказано в вашем тексте следующее, – произнес он буднично, уткнувшись в листок, – «то, что скрыто от людских глаз, дарует своему владельцу власть, могущество, богатство, радость, озарение, военную мощь и защиту от врагов». Так-то, друзья мои! – и он протянул листок Агриппине. – Почерк у меня, конечно, не намного лучше рун, но, надеюсь, разберетесь… – И он поднялся, давая гостям понять, что аудиенция окончена.

Провожая посетителей, уже в прихожей Сигурд Юльевич на прощание заметил: «И не уподобляйтесь несмышленым детям. Ребенок берет в руки пульт от телевизора, нажимает на кнопки с различными значками – и на экране появляются цветные картинки. Ребенок не понимает, как работает телевизор, ничего не знает об электричестве и полупроводниках. Когда имеете дело с рунами, вспомните про такого ребенка и постарайтесь быть осторожнее…»

Что он имел в виду под этим своим «осторожнее», думал Андрей, спускаясь по лестнице вслед за быстроногой Агриппиной. Голова у него шла кругом: «мифический ясень Иггдрасиль», «Песнь Высокого», «мёд поэзии», «старшие руны», «кинжал Одина». Полный сумбур и сумятица. Стоп, мысленно остановил себя Андрей. Сейчас мне необходимо отстраниться от всей этой древней магии, а потом всё обдумать уже спокойно, как говорится, на трезвую голову. Сказано – сделано. Они вышли из парадного на улицу. Огромный город жил своей шумной и суетливой жизнью, и никому не было никакого дела до какой-то древнескандинавской чертовщины. Если продолжать в том же духе, можно окончательно свихнуться, – усмехнулся он, садясь в машину рядом с Агриппиной.

– Ты что-нибудь понял? – поинтересовалась она, включая зажигание.

– Не уверен, – после паузы отозвался он. – Может, потом прояснится, когда все окончательно в голове уложится.

– Будем надеяться, – кивнула она, трогая с места. – Тебе куда?

– Подбрось на Балтийский вокзал, если по дороге.

– Чего не сделаешь ради любимого мужчины! – воскликнула она, выезжая на проспект. – Когда твоя электричка?

– Минут через сорок, – сообщил он, взглянув на часы.

– Должны успеть, – и она прибавила скорость.

Приближаясь к дому, Андрей чувствовал, как им всё сильнее овладевает тревога. Это началось, едва он сел в электричку – первое смутное предчувствие он приписал своей ложной мнительности. Но тревога крепла; понукаемый ею, он несколько раз пытался дозвониться бабушке – безрезультатно. Спрыгнув с подножки вагона на пыльный перрон, ощутив под ногами твердь – асфальтовый покров гатчинской земли, Андрей одновременно ощутил, что тревожное предчувствие обрело новое качество, и даже в биении собственного пульса ему слышалось внутреннее предзнаменование несчастья. «Фу ты, ерунда какая!» – он в сотый раз пытался отбросить дурные мысли, но те возвращались, и Андрей ускорял шаг, чувствуя, как к горлу подкатывает удушливый ком бессилия.

Он вошёл в подъезд, поднялся по лестнице, нащупал в кармане ключ от квартиры, и, вставляя его в дверной замок, всё пытался унять предательскую дрожь в пальцах. Дрожь сама по себе была для Андрея явлением непривычным, а здесь она оказалась столь сильной, что ключ лишь с третьей попытки вошёл в замочную скважину.

Открыв дверь, Андрей вошёл в прихожую и буквально застыл на пороге: в квартире был настоящий разгром.

– Бабушка! – позвал он, и сам услышал, что зов его вышел хриплым криком о помощи, бессильным клёкотом раненой птицы. Ответа не было.

Секунда – и он уже в бабушкиной комнате, среди разбросанных вещей, словно хозяйка покинула её, спасаясь бегством.

– Бабушка! – вне себя от тревоги и бессилия снова закричал он. Так ребёнок, потерявшийся в джунглях мегаполиса, зовёт невидимую мать.

Ответом ему стал протяжный звонок в дверь. В два прыжка Андрей очутился в прихожей, распахнул дверь – перед ним стояла Лидия Матвеевна, женщина лет шестидесяти из соседней квартиры.

– Андрюша, – сказала она взволнованно. – Ты не кричи, я слышала, как ты кричишь, за стенкой даже слышно. Не паникуй, успокойся… С Елизаветой Петровной случилось несчастье, но… Тише, тише, – быстро проговорила она, увидев, как меняется лицо Андрея по мере того, как до него доходит смысл её слов; ей даже показалось, что Андрей сейчас схватит её за грудки и примется трясти, вне себя от бешеной ярости, и она не сможет закончить начатую фразу. – Тише… Андрюша, ничего страшного, бабушка жива, но она в больнице. Правда…

– Что с ней? – спросил Андрей, мучительно пытаясь взять себя в руки, не желая срываться в присутствии другого, постороннего ему человека.

– Обокрали вас, ограбили… А Елизавету…её ударили по голове, она, видимо, застала жуликов на месте преступления… Я толком не знаю. Я на рынок ходила, внимания-то не обратила, голова другим была занята… Возвращаюсь, а дверь-то ваша приоткрыта. Ну я сунулась, смотрю – Елизавета Петровна на полу… на пороге комнаты… Сама в комнате, а тапки в коридоре… Ну, я звонить…