Империя Дамеона - Андрей Быстров

— Итак, — напыщенно заговорил он, — Кеннет Вестайн, вы на суде чести.

— Я не сделал ничего плохого, — пролепетал Кении.

— Возможно, — презрительно бросил Либецайт. — Возможно, с вашей точки зрения, вы сделали нечто хорошее. Но у нас свое мнение. Вот в чем дело, Вестайн.

— Чего вы хотите от меня? — Кении нервно огляделся, точно надеялся, что сейчас в квартиру ворвется Чак Норрис, Стивен Сигал или какой-нибудь другой супергерой и освободит его.

— Малости. — Либецайт уронил пепел на ковер и поморщился. Он находился в квартире, приговоренной вместе с ее хозяином, но порядок есть порядок. Ему подали пепельницу. — Имя человека, с которым вы разговаривали.

В душе Кении Вестайна вдруг вспыхнул гнев. Кто они такие, эти самовлюбленные ничтожества? Нет, соседи правы, в доме все-таки есть крысы… И этот гнев помог ему ответить спокойно, почти вызывающе.

— Я много с кем разговаривал. Всех не упомнишь.

— Всех не надо, — высокомерно улыбнулся Либецайт. — Нам требуется имя человека, с которым состоялся вот этот разговор.

Он протянул ладонью вверх руку, в которой тут же оказался диктофон. Кении с ужасом и отчаянием услышал запись своей беседы с Мэттом Страттоном. Как беспечен он был, рискнув вести диалог в собственной машине! К счастью, главное — имена и адреса — он сообщил журналисту уже на улице. Попытаемся выкрутиться…

— Ах, это, — изображая облегчение, проговорил Кении. Он махнул бы небрежно рукой, если бы не был привязан к стулу. — Так, один собутыльник. Не знаю, с чего ему пришло в голову интересоваться… Ну, я поболтал с ним по пьянке, высадил из машины, где он просил, и все… Ведь я ему, по сути, ничего и не сказал!

— Прекрасно, — не стал спорить Либецайт. — Верю, что так оно и было. Теперь мелочь — имя собутыльника. Можно и адрес, но нам вообще-то достаточно одного имени.

Кении артистически округлил глаза:

— Откуда же мне знать имя типа, с которым я разговорился в баре на Пятьдесят Второй?

Громила подскочил к Вестайну и занес кулак для удара. Либецайт остановил его движением пальца.

— Вестайн, — сказал он, — вы нанесли нам урон, за такое мы караем беспощадно. Но если ущерб будет сведен к нулю, наказание может быть смягчено.

Кении с зародившейся надеждой взглянул в ясные глаза Либецайта:

— Что тогда со мной будет?

— Разумеется, вы будете исключены из организации. Вы вернете все полученные от нас деньги до последнего цента, включая те, за которые вы отчитались как за истраченные при выполнении наших заданий. Где вы их возьмете, нас не касается. Вы покинете Соединенные Штаты навсегда и проведете остаток дней в указанной нами стране, под пожизненным присмотром. Таково наказание. Альтернатива вам известна. Думайте! У вас ровно минута.

Либецайт демонстративно посмотрел на часы..

Кении Вестайну очень захотелось жить. Ему захотелось вставать по утрам, включать телевизор и смотреть милую, замечательную рекламу, захотелось слушать по радио грохот рэпа и рэйва. Ибо все это составляло неотъемлемую часть мира, который — вот эти негодяи собираются у него отнять… А вдруг Либецайт не лжет? Ну зачем им бессмысленное убийство? Они ведь видят, что напугали его и что он больше никогда не осмелится пойти против них. А деньги… Что ж, он вернет им деньги, он продаст квартиру, ограбит банк, если понадобится…

Вестайн шумно перевел дыхание… Нет. Это мечты и фантазии. Кому, как не ему, знать методы «Сириуса»! И если он выдаст Страттона, умрут двое вместо одного.

— Минута прошла, — сказал Либецайт.

— Честное слово, мне жаль… Но это был случайный собутыльник из бара.

— Мне тоже жаль. — Либецайт встал, прошелся по комнате. — Приступай, Питер.

Здоровяк принес из прихожей чемоданчик, раскрыл его. Внутри Кении увидел какие-то шкалы и провода.

Один из скрученных спиралью проводов Питер прицепил к уху Вестайна с помощью зажима-крокодила, вторым таким же зажимом защемил кожу на запястье правой руки. Потом он достал из чемоданчика вилку обыкновенного сетевого шнура и воткнул в розетку.

Кении весь сжался. Он ожидал немедленного удара током, непереносимой боли… Однако не произошло ровным счетом ничего.

Либецайт задумчиво рассматривал переключатели и верньеры устройств, находящихся в чемоданчике.

— Мы имеем возможность, — он обращался к Вестайну, как лектор, — при посредстве этого нехитрого прибора постепенно повышать напряжение. Сейчас, как вы понимаете, все отключено. А вот этот тумблер — видите, крайний слева — сразу откроет ворота полной мощности и вы умрете быстро и без мучений. Теперь только такая альтернатива, но вы еще имеете возможность выбирать. Даю вам дополнительную минуту.

— Простите меня, мистер Либецайт, — забормотал Кении, не отрывая взгляда от тумблера. — Я сглупил… Но я исправлюсь, поверьте! Дайте любое задание, прикажите взорвать школу, церковь, убить президента, я все, все сделаю!

О, только бы они поверили! Только бы уцелеть, а там…

Секундная стрелка на часах Либецайта неумолимо сужала сектор жизни Кении Вестайна.

— Ну вот и все, — произнес Либецайт с оттенком разочарования. — Я думал, вы умнее, Вестайн. А вы, оказывается, не только предатель, но и дурак.

Он повернул ручку на блестящей панели. Сначала Кении почувствовал не боль, а нечто вроде щекотания, но напряжение нарастало, и вскоре Кении Вестайн бился в конвульсиях. Чтобы заглушить крики, ему заткнули рот.

Сколько продолжалось истязание, он не мог представить. Ему казалось — всегда, с рождения, никогда не было ничего другого, только эта боль, которая не просто наполнила его тело — которая СТАЛА его телом.

Либецайт сбросил напряжение тока, всмотрелся в побелевшее лицо Кении, покачал головой… И все началось снова, только хуже в тысячу раз. Вестайн физически ощущал, как распадается на молекулы его мозг, а молекулы в свою очередь распадались на атомы, кружившие в черном хороводе.

— Ну, теперь вы поняли? — спросил Либецайт, отключив ток. Кении с вытаращенными глазами тяжело дышал. — В случае нужды мы можем продолжать это часами. Когда устанем, нас сменят другие. А вам придется в конце концов назвать имя, но зачем мучить себя?

Он вытащил кляп изо рта Кении, с десяток секунд подождал ответа, не дождался, вернул кляп на место и вновь крутанул ручку.

Усиливая напряжение, Либецайт неотрывно следил за показаниями приборов. Красная черта на шкале означала предел сопротивляемости среднего человека, до нее Либецайт старался не доводить. Если организм Вестайна окажется слабее среднестатистического (установленного на примере десятков опытов!), все усилия пропадут впустую. Но и далеко от черты Либецайт стрелку не отклонял. Боль должна быть настоящей, каждый раз сильнее.