Взорви эти чертовы двери! И другие правила киноделов - Майкл Кейн

— И какую роль вы приготовили мне? — спросил я. На секунду я представил себя Бэтменом, но быстро распрощался с этой идеей и подумал, что из меня получился бы неплохой злодей.

— Дворецкого, — ответил Крис.

Скрыв разочарование, я улыбнулся.

— Дворецкого? И в чем заключается роль? Говорить «ужин подан»?

Крис улыбнулся в ответ.

— Альфред — не такой дворецкий. Бэтмен — сирота, а дворецкий ему как отец. Роль очень важная.

— Ясно. Оставьте сценарий, я прочту его и отвечу вам завтра.

— Нет, — ответил Крис (позднее я пойму, что это его фирменная манера общаться — тихая, но авторитарная). — Я бы хотел, чтобы вы прочли его сейчас. Я подожду, и вы сразу ответите, согласны или нет.

— О… Ну ладно, — ответил я, пошел в кабинет, сел и прочитал сценарий. Стоит ли говорить, что тот мне очень понравился: роль Альфреда Пенниуорта была прекрасно прописана, придраться было не к чему. Выйдя из кабинета, я увидел, что Крис с Шакирой пьют кофе и разговаривают. Я согласился, мы обменялись рукопожатиями, Крис ушел и забрал с собой сценарий.

Слава богу, что я не ушел из кино. Слава богу, что приучил себя соглашаться на любую работу. Не будь этого, я едва ли получил бы роль в одной из величайших кинотрилогий в семьдесят один год. А значит, вряд ли мне тогда выпал бы шанс в течение десяти лет работать с одним из самых замечательных режиссеров современности.

Аптечка первой помощи

Жизнь состоит из взлетов и падений, и, чтобы преодолеть трудные времена, каждому нужна «аптечка первой помощи» — что-то, что помогает не падать духом. Я, например, люблю ходить в парк со своими тремя внуками и кормить уток. Составлять компиляции в стиле чилаут (у меня огромная коллекция музыки чилаут, и я даже выпустил собственный альбом в этом стиле — Cained). Возиться в саду и готовить. Я люблю лондонские рестораны, свою жену Шакиру, свою семью, Рождество. Киносъемки — напряженная работа, и я всегда отдаюсь ей полностью, но она никогда не являлась для меня единственным источником счастья и единственным фактором, определяющим успех.

И хотя я прожил в Лос-Анджелесе много лет, я так и не приобрел привычку ходить к психотерапевту. Не хочу выкладывать большие суммы денег, чтобы мне сказали то, что я знаю и так: я актер, а значит, по определению ненормальный. Я никогда не обращался к астрологам, медиумам и гадалкам. Лучшей психотерапией для меня всегда был ручной труд в одиночестве и покое. Я люблю мастерить, люблю ухаживать за садом. Возможно, такие предпочтения связаны со счастливыми воспоминаниями о ферме в Норфолке, куда нас эвакуировали во время войны.

Я всегда любил вкусно поесть и стал частым гостем в лондонских ресторанах, которые в больших количествах стали появляться в городе в 1950–1960-е и последующие годы. До 1950-х годов английская кухня была однообразной и пресной, особенно в домах у рабочего класса. Мы ели жареную рыбу с картошкой, угря с мясным пирогом и столовались в местах с неприхотливой едой вроде Lyons Corner. Хорошие рестораны существовали и тогда, но таким, как я, путь туда был заказан из-за высоких цен и дресс-кода: в ресторан полагалось приходить в костюме с галстуком. Костюма с галстуком у меня не было, а когда я попросил отца их мне купить, тот ответил: устройся разносчиком газет. Я так и сделал и даже купил костюм, но денег на обеды в дорогих ресторанах по-прежнему не было. Все пабы, кафе и общественный транспорт переставали работать в половине одиннадцатого вечера, чтобы рабочие не задерживались допоздна и на следующий день могли отработать свою смену.

Помню, как впервые попробовал настоящий американский гамбургер в бакалейном магазинчике Charles Forte’s на Лестер-сквер, рядом с кинотеатром Empire. Как же это было вкусно! Потом появились кофейни, в которых подавали кофе и сэндвичи, а в подвале за полкроны можно было послушать рок-н-ролл. В одном таком заведении — 2i’s на Олд-Комптон-стрит — я слушал Клиффа Ричарда и Томми Стила. Потом в Лондоне один за другим стали открываться итальянские, французские, индийские и китайские рестораны. Наконец в 1976 году я открыл свой ресторан Langan’s Brasserie, основанный на концепции французских ресторанов типа La Coupole, которых я повидал достаточно в Париже, когда был еще парнем без гроша за душой. Я несколько лет подумывал о том, чтобы открыть свой ресторан: несмотря на обилие пабов и закусочных, в Лондоне не было ни одного заведения, похожего на французское кафе. В моем ресторане дресс-код отсутствовал, и я ввел одно-единственное правило для официантов: под страхом увольнения запретил им смотреть на часы в присутствии клиентов.

Затем, не послушавшись совета приятеля, говорившего, что нельзя доверять человеку с итало-франко-английским именем, я объединился с молодым талантливым шеф-поваром Марко Пьером Уайтом и открыл ресторан в Найтсбридже, названный Marco Pierre White (а как еще?). Марко завоевал для нас три мишленовских звезды, но выяснилось, что шеф-повара темпераментом не уступают кинозвездам. Талант Марко обходился мне недешево: например, нам пришлось установить дополнительные двери между кухней и залом, чтобы посетители не слышали ругань, доносящуюся с кухни во время приготовления вкусных блюд. Короче говоря, из кулинарной пустыни, которой был Лондон в 1950-е, сейчас город превратился в рай для гурманов. Мишленовские рестораны здесь на каждом шагу, и можно вкусно и недорого попробовать любую национальную кухню. Я горжусь лондонской гастрономической революцией, к которой тоже приложил руку.

Знаю, что многие считают гольф лекарством от стресса, но я так и не смог полюбить эту игру. Во-первых, из-за Сидни Пуатье. Сидни — самый добрый и мягкий человек, которого только можно представить. Однажды он попытался научить меня играть в гольф, и я оказался настолько бестолковым, что Сидни чуть не вышел из себя. Вторая причина — Шон Коннери. Шон не добрый и не мягкий; он, напротив, любит посоревноваться и может выйти из себя. Когда Шон попытался научить меня играть в гольф, я так взбесил его, что он взял мою клюшку и сломал ее надвое. Ради нашей дружбы с Сидни и Шоном пришлось отказаться от гольфа. Кстати, дружба тоже входит в мою «аптечку первой помощи».

Но я не расстраиваюсь. Не гольф, так садоводство или чилаут. Любое занятие, любая отдушина, лишь бы на время помогала отвлечься от реальности и дать выход накопившимся эмоциям. В минуты, когда мне не удавалось увидеть ничего хорошего в неудачах, придумать способ решения проблемы — да и просто в неудачные дни — родные, друзья и увлечения помогали не зацикливаться на плохом.

Плохие помощники

С годами я также понял, что некоторые вещи совсем не помогают пережить трудные времена, а как раз наоборот. Я пришел к этому осознанию благодаря разным людям; кто-то из них был близок мне, кто-то — почти незнаком.

В моей карьере был период, когда я снимал стресс алкоголем. Несмотря на роскошь и блеск, меня не покидало ощущение, что чего-то в моей жизни не хватает, и я думал, что алкоголь поможет справиться с этим чувством. Я внушал себе, что обойдусь без спиртного, но стресс всегда оказывался сильнее. Я ни разу не являлся на съемочную площадку пьяным, но было время, когда я считал, что немного водки на завтрак мне не повредит. В итоге к середине 1970-х годов дошло до того, что я выпивал две бутылки водки в день. Мне невероятно повезло, что примерно в то же время в моей жизни появилась Шакира. Чувство пустоты ушло, и она меня вытащила. А потом забеременела, мне выпал шанс стать отцом во второй раз, и вскоре я пришел в норму. Тогда я полностью отказался от алкоголя на год и до сих пор никогда не пью в течение дня; иногда выпиваю бокал вина за ужином. Шакира спасла мне жизнь — без шуток.