Рысюхин, что ты пил?! - Котус

комнаты в нём, ярость начала уступать место недоумению. Как так? Я же точно знаю, что эта крыса брала деньги, и не только с моего папы! И в то же время — он поклялся богиней, что не брал!

«Ну, поклялся, и что? Джентльменам принято верить на слово?»

«Не просто поклялся, я поклялся своим богом!»

«А есть разница?»

Я аж подавился воздухом — благо, для ответа деду голос и дыхание были не нужны.

«Клятва богом — нерушима! И абсолютно достоверна! Бог сам слушает клятву, и если там что-то не так — немедленно карает отступника!»

«Понос насылает?»

«Не шути с этим, дед. Может лишить Дара и перстня, как пример. Или убить на месте. Или навесить божественное проклятие, неисцелимое. Или совместить».

«Тогда зачем вообще суды и следствия? Вызвали стороны, все поклялись, и кто соврал — того унесли».

«Не всё так просто. Очень важно правильно подбирать формулировки, плюс боги не любят, если их дёргают по мелочам».

«Формулировки, говоришь? Ну, в таком случае я могу назвать минимум два… Нет, даже три способа, как Нутричиевский мог соврать под клятвой. Но для проверки нужно увидеть протоколы того допроса, если они есть».

«Кто нам их покажет-то⁈ И какие целых три способа⁈»

«Покажет, кто покажет… К Мурлыкину нам с тобой дорога, завтра же с утра, вплоть до прогула занятий. Потому что жаба с крысой на двоих тебя съедят. А сегодня надо срочно, прямо сейчас, убрать из комнаты весь компромат! В первую очередь — всю выпивку, хоть в окно выкинуть! Жаба проорётся — и сразу затеет какую-то гадость. А первая и главная гадость, что он может сотворить — это прийти с досмотром и найти нарушение режима. Заодно и Надежде будет выговор — отомстит за то, как она его приятеля отшила».

«Почему ты говоришь про приятеля?»

«Требование прямо сейчас идти и извиняться — оно вне рамок его компетенции и здравого смысла вообще: ты свои обвинения выдвигал один на один, не распространяя слухов и не в присутствии самого обвиняемого. Формально Жабицкий не мог и не должен был подобного требовать, если, конечно, это не что-то личное».

Тем временем я, признавая опыт деда, вынул все три бутылки настоек и сунул их в свой саквояж. Осталось придумать, куда девать — хоть правда выбрасывай в парке. И тут меня осенило.

«Знаю! К Вязовскому занесу! Он сам практически не пьёт, вопреки сложившейся репутации, которая возникла из-за постоянных попыток старшего брата напоить его по любому поводу. Плюс он с другого факультета вообще, и наше знакомство не на поверхности. Ну, и титул — к нему Жабицкий просто так не вломится, без каких-либо конкретных обвинений и доказательств к ним!»

«Согласен! Хорошая идея — если, конечно, будущий барон согласится».

Герман согласился, особенно когда узнал, что это из-за конфликта с Жабицким.

— Хамло он и нахал, который прикрывается своей должностью от того, чтобы его призвали к ответу. Даже если ко мне припрётся — скажу, что купил в подарок брату, у него день рождения скоро.

— Голубику не купишь — её только пробную партию сделали, в двух вариантах. Разослали в адреса для оценки и выбора варианта.

— Так, значит, я знаю, что потребую в уплату за помощь: пробовать будем вместе!

— Согласен. Но только по значимому поводу. И попробую второй вариант достать, если ещё осталось — там голубика с эстрагоном, он же тархун.

За беготнёй и разговорами я начал успокаиваться. Дед посоветовал зайти к Надежде Петровне — предупредить её о том, что кроме Нутричиевского гадости может начать делать и Жабицкий, чтобы не подставить женщину.

Комендант подтвердила, что зашёл к ней я не зря. После моего рассказа, предельно краткого, она воскликнула:

— Так вот куда он попёрся!

— Кто?

— Жабицкий с парочкой ручных старшекурсников! Зыркнул только на меня — и внутрь. Так, давай-ка я с тобой подойду. Если он без моего ведома комнату вскрыл — я ему дам! Заодно присмотрю, чтобы «понятые» ничего с собой не принесли. Лучше бы делом занялся, вместо того, чтобы приличным людям нервы трепать!

Жабицкий с сопровождающими ожидаемо оказались около моей комнаты, но пока ещё в коридоре. Один из них при этом долбил кулаком в дверь и требовательно повторял:

— Рысюхин, откройте немедленно! Дисциплинарная комиссия!

Да уж, быстро уроды прибежали. Без деда уже влип бы.

— Обязательно открою, если к двери пропустите, конечно.

— Рысюхин? Где вы шляетесь⁈

— Господин Жабицкий? — я выделил первое слово голосом. — Я ограничен в свободе перемещений? Не имею права погулять на свежем воздухе, успокоиться после чужого беспричинного хамства. На которое не мог ответить должным образом⁈

— Пока не ограничены. — Он тоже артикулировал первое слово, после чего переключил внимание на мою спутницу: — Надежда Петровна? А вы что здесь делаете? Мы вас не вызывали!

— Во-первых, я здесь, — она обвела руками всё вокруг, — работаю, если вам вдруг неизвестно. Во-вторых, очень странно, что вы меня не вызывали! По Уставу Академии все — я повторяю, ВСЕ действия дисциплинарной комиссии, на которую ваши спутники тут ссылались, в МОЁМ общежитии проводятся ТОЛЬКО с моего ведома и в моём присутствии! Или, возможно, у вас есть приказ ректора о моём отстранении с должности?

— Нет, такого приказа у меня нет. Ладно, можете присутствовать, только не мешайте работать.

— Чтооооо⁈ Это Я могу ВАМ разрешить присутствие здесь, а могу и НЕ разрешить, поскольку вы не просто нарушили процедуру, а сделали это особо наглым и циничным способом, вступив в противоречие сразу с тремя регламентирующими документами! И я буду внимательно следить за тем, чтобы больше никаких нарушений не было!

Жабицкий скрипнул зубами, но ничего возражать не стал, вместо этого обернувшись ко мне:

— Рысюхин, открывайте дверь немедленно, хватит уже время терять!

— Зачем?

— Что «зачем»⁈

— Зачем мне немедленно открывать дверь в присутствии нескольких враждебно настроенных лиц?

— Рысюхин, вы совсем охамели? Медные трубы в голову ударили⁈ Здесь перед вами начальник службы безопасности и представители дисциплинарной комиссии!

Надо сказать, что когда Надежда Петровна заговорила про Устав мы с дедом выяснили ещё одну возможность, дарованную нашим тандемом. Дед произнёс что-то наподобие: «Устав хорошо бы перечитать ещё раз» и, к его удивлению, Устав оказался у него в руках, так что он мог просто зачитывать оттуда нужные фрагменты, диктуя их мне.

— Во-первых, я не вижу никаких оснований считать этих двух молодых людей членами той самой комиссии. Я не вижу на них ни нарукавных повязок, ни нагрудных знаков, ни, тем более, удостоверений в развёрнутом виде. Для меня это просто двое посторонних, предположительно — старшекурсников. Ваша должность также не