Алая нить - Франсин Риверс

— Каждый год Иисус показывает нам Воскресение, — проговорила Марианна и слегка сжала руку Сьерры.

— Чудесный день, — машинально сказала Сьерра, решив, что мама ожидает услышать от нее именно эти слова. Она не могла говорить о своих истинных чувствах. Как мама могла думать сейчас об Иисусе? Ей хотелось проклинать Бога, а не благодарить Его!

Сколько она себя помнит, мама всегда служила Господу, и вот ее награда? Медленно умирать в страшных мучениях? Мама видит рожью руку во всем. Где же Он сейчас?

— Можешь приподнять кровать?

— Думаю, да, — ответила Сьерра и подошла к пульту управления. Она нажала на кнопку, и кровать подалась вперед. Когда изголовье поднялось, Марианна смогла любоваться садом за окном.

— Как красиво, — довольная, сказала она.

Сьерра проверила кислородную трубку и поправила эластичные скобы, продетые за уши. Одна из них оставила вмятину на щеке матери.

— Нарвешь мне букет гиацинтов?

— Гиацинтов? — растерянно переспросила Сьерра.

— Я вижу несколько у тропинки рядом с клумбой. — Рука ее подрагивала, когда она попыталась указать на них пальцем. — Садовые ножницы в ведре под лестницей.

Сьерра поспешила вниз к задней двери, вышла на крыльцо. Она нашла ножницы точно в том месте, о котором говорила мама. Марианна всегда верила в то, что всему есть свое место и все необходимое должно быть под рукой.

Пробегая по мощеной камнем дорожке, Сьерра ужаснулась состоянию сада. Даже зимой мама всегда очищала его от сорняков, аккуратно прочесывала граблями и все содержала в исключительном порядке. А сейчас он был откровенно запущен.

В дальнем конце сада Сьерра нашла несколько голубых цветов. Она присела на корточки, выбрала два стебля с превосходными бутонами и срезала их. Когда она вернулась в родительскую спальню на верхнем этаже, то увидела, что мама держит в руках пульт управления. Она подняла изголовье своей кровати еще выше на фут, сделав свой обзор шире.

Что чувствует мама при виде жалкого, заброшенного сада внизу?

— Спасибо, родная. — Марианна слегка дотронулась до нежных лепестков кончиками пальцев. Беспокойно зашевелилась, лицо исказила боль. — Меня всегда занимало, как Бог сотворил сад и поместил туда человека, — с трудом, растягивая слова, проговорила она. — Все, что Он сотворил, от ила на дне морском и до небес, все Он создал для нас, для нашего удовольствия. Как гиацинты, вишневые деревья и солнечное сияние. Красоту, надежду, свет.

Надежда, подумала Сьерра. О какой надежде может идти речь, если раковые клетки неуклонно наступают, как армия озлобленных мстителей, и разрушают тело ее матери, подтачивают ее силы? Где же эта надежда, если смерть так близка и неминуема?

Сьерра поправила кислородную трубку.

— Так лучше? — спросила она, нежно касаясь лица матери.

— Замечательно, дорогая.

Ночами, лежа на раскладушке, которую она поставила рядом с кроватью матери, Сьерра прислушивалась к ее дыханию. И считала секунды. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. На счете шесть ее собственное сердце замирало. Семь. Вот опять забилось быстрее. Восемь. Девять. Иногда десять. Наконец мама делала очередной драгоценный вдох, и Сьерра могла расслабиться на какое-то время, прежде чем начать все сначала.

— Весна наступает, — заговорила снова Марианна, не отрывая взгляд от окна. — Сад всегда такой красивый.

Все, что Сьерра могла увидеть, это сорняки да жиденькие побеги на нескольких необработанных розовых кустах. Опавшие осенью березовые листья не попали на этот раз под зубья грабель и лежали тяжелым черным одеялом поверх некошеной лужайки.

Все годы, проведенные их семьей в этом прекрасном доме, именно мама ухаживала за садом, обрезала розы, следила за формой кустов и деревьев. Именно мама была тем садовником, который рыхлил землю, подкармливал ее удобрениями, сажал семена и ухаживал за молодыми побегами. Именно мама так подбирала растения, чтобы они цвели круглый год и наполняли дворик обилием ярких красок.

Сьерра помнила часы, проведенные с матерью во дворе под лучами солнца, когда она играла со своим маленьким железным ведерком и лопаточкой, а мама в это время выпалывала сорняки и нездоровые ростки и отщипывала отжившие свой век головки цветов. Она помнила даже день, когда мама посадила вьющийся дикий виноград и осторожно подвязывала зеленые завитки усиков к решетке. Теперь растение разрослось и покрыло всю заднюю стену дома.

Без мамы здесь все одичает, зарастет, погибнет.

Облака надвинулись на солнце, отбрасывая тени на дворик.

— Надеюсь, дождя больше не будет, — тихо произнесла Сьерра.

— Солнечная погода не может стоять вечно, в противном случае цветы погибнут из-за недостатка влаги.

Даже сейчас, страдая от боли, находясь на смертном одре, мама во всем видела что-то хорошее. Сьерра почувствовала жжение в глазах, в горле запершило от сдерживаемых слез. Она приложила руку к груди в отчаянном желании снять тяжесть душевной скорби, которая все усиливалась и нести которую с каждым днем становилось все труднее. Она задыхалась. Если так невыносимо больно час за часом наблюдать угасание жизни мамы, как жить дальше, когда ее не станет?

— Сьерра, — тихо позвала Марианна.

Увидев беспомощное движение ослабевшей руки, Сьерра встрепенулась:

— Что, мама? Тебе неудобно? Может, принести что-нибудь?

— Сядь, родная, — попросила мама.

Сьерра повиновалась и попыталась улыбнуться, нежно взяла ее руку в свои ладони.

— Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделала, — тихо продолжила мама.

— Что, мама? Что я могу сделать?

— Дай мне уйти.

У Сьерры перехватило дыхание. Ей пришлось плотно сомкнуть губы, чтобы не закричать. Она призвала всю свою волю, но глаза наполнились слезами.

— Я люблю тебя, — выдавила она судорожно.

Сьерра склонилась, положила голову на грудь матери и заплакала.

Марианна провела рукой по волосам дочери, и рука ее застыла, обессилев.

— Я тоже тебя люблю. Ты всегда была для меня Божьим благословением.

— Как бы мне хотелось вернуться назад в детство, я сидела бы во дворе в погожий солнечный денек, а ты в это время работала бы в саду.

Рука матери задрожала от слабости.

— Каждый период нашей жизни драгоценен, Сьерра. Даже этот. Дверь не захлопнется передо мной. Она открывается, и с каждым моим вздохом все шире.

— Но тебе же очень больно.

Мать снова погладила ее и ласково заговорила:

— Ш-ш-ш. Не плачь, родная. Я хочу, чтобы ты запомнила: все от Бога, и любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу[18].