Ключ. Последняя Москва - Наталья Громова

Михаил Владимирович принадлежал к древнему еврейскому роду, его отец был почетным гражданином Москвы. Учился Шик в пятой московской гимназии вместе с Георгием Вернадским, благодаря которому и познакомился Михаил Владимирович с Натальей Шаховской, все эти годы издали влюбленную в него.

Ольга Бессарабова писала, что, впервые увидев Наталью Шаховскую, сразу же поняла, что ее душевный склад, доброта и самоотверженность делают ее похожей на толстовскую княжну Марью.

Во время войны Михаил Владимирович, служивший в армии, переписывался с Натальей Шаховской и со временем понял, что они должны быть неразлучны. Но, прежде чем обвенчаться с ней, он решил креститься.

Варвара Григорьевна стала его крестной матерью, что означало полную перемену в их отношениях, крестным отцом был близкий друг – Владимир Фаворский. После крещения Наталья и Михаил обвенчались. Оба они решили, что Варвара Григорьевна – часть их жизни и поэтому непременно должна быть рядом. При венчании Варвара Григорьевна передала Наталье Шаховской свое кольцо, на котором были вырезаны слова: «Свете радости. Свете Любви. Свете преображения». А у Михаила Шика на руке было два кольца: одно с именем Натальи, другое с Варвариным. Этот жест означал освящение своеобразного Тройственного союза, союза трех сердец.

Меня совсем не удивляла эта история: ни привязанность юноши к взрослой женщине, ни решение молодой семьи с нею не расставаться. Высота отношений этих трех людей была настолько очевидной, что воспринималась как данность.

С 1920 года они поселились в Сергиевом Посаде.

Однако вскоре стало понятно, что идеалистические порывы оказались несостоятельны. Семья все же была уделом двоих – мужа и жены. Спасло Варвару рождение первенца Михаила и Натальи – Сергея, она восприняла его как своего сына; с этого времени в семье ее стали звать «Баб Вав».

В июле 1925 года Михаил принял сан диакона, но вскоре его арестовали. Полгода он сидел в тюрьме, затем был отправлен в ссылку в Среднюю Азию. К этому времени у них с Натальей Дмитриевной уже родилось трое детей.

Вернувшись домой в начале 1928 года, о. Михаил сначала служил в Петропавловской церкви в Сергиевом Посаде, где настоятелем был о. Сергей Сидоров. Последним местом его служения оказался храм Николая у Соломенной Сторожки. Здесь они с другим священником ушли за штат в связи с отказом поминать митрополита Сергия. Так о. Михаил стал «непоминающим».

В начале 1930-х годов семье Шиков-Шаховских удалось купить дом в Малоярославце, куда они перебрались уже без Варвары. К дому была пристроена тайная домовая церковь. О. Михаил служил в ней конспиративно, принимая приезжавших из Москвы духовных детей. Среди них – Татьяну Розанову (дочь В.В. Розанова), Е.В. Менжинскую (дочь наркома ОГПУ Менжинского) и многих других. Так, его духовной дочерью была, например, пианистка Мария Юдина.

В начале 1937 года его арестовали вновь, а спустя несколько месяцев, вместе с другими священниками, среди которых был его друг о. Сергей Сидоров, расстреляли на Бутовском полигоне.

Во время войны у Натальи Шаховской, матери пятерых детей, обострилась горловая чахотка, которой она страдала с юности. Врачи категорически запрещали Шаховской иметь детей, считая, что это ее погубит. Однако болезнь обострилась от голода и неимоверных нагрузок той страшной военной зимы.

Надеясь, что муж когда-нибудь все-таки выйдет из заключения, она перед смертью написала ему прощальное письмо: «Дорогой мой, бесценный друг, вот уже и миновала моя последняя весна. А Ты? Все еще загадочна, таинственна Твоя судьба, все еще маячит надежда, что Ты вернешься, но мы уже не увидимся, а так хотелось Тебя дождаться. Но не надо об этом жалеть. Встретившись, расставаться было бы еще труднее, а мне пора…

Имя Твое для детей священно. Молитва о Тебе – самое задушевное, что их объединяет. Иногда я рассказываю им что-нибудь, чтобы не стерлись у них черты Твоего духовного облика. Миша, какие хорошие у нас дети! Этот ужасный год войны раскрыл в них многое, доразвил, заставил их возмужать, но, кажется, ничего не испортил».

Умерла Наталья Дмитриевна в Московском туберкулезном институте 20 июля 1942 года. Рядом с ней была Варвара Григорьевна Малахиева-Мирович.

Меня поражало, как пятерым детям расстрелянного священника о. Михаила Шика и княгини Шаховской удалось дожить до наших дней.

Дневники Варвары Григорьевны после смерти Ольги Бессарабовой в 1968 году оказались у ее крестника – Дмитрия Михайловича Шаховского, сына Михаила Владимировича Шика. Он был скульптор, дневники хранились в его мастерской.

Недостающее звено

Если раньше ко мне сначала приходили люди и только потом архивы, и я могла через человека почувствовать и узнать время, то теперь я двигалась в обратном направлении. Сначала возникли дневники, заполнив своими сюжетами пространство жизни, и лишь спустя время я нашла родственников своих героев.

Что-то похожее было описано в книге «Два капитана» Каверина, когда Саня Григорьев нашел и выучил письма из сумки погибшего почтальона, чтобы после встретить тех, кому они предназначались. Это было очень странное ощущение, когда ты будто бы уже прекрасно знаешь человека, близко с ним знаком, привык к нему, и вдруг появляется родственник, и ты попадаешь в иную реальность, совсем не ту, что представлялась в воображении.

Дневники постепенно собирались, комментировались и превращались в будущую книгу усилиями самых разных людей, проникнувшихся симпатией к Олечке Бессарабовой. Теперь мне нужны были дневники Варвары Григорьевны Малахиевой-Мирович. Я уже видела выписки, сделанные Ольгой. В них жила атмосфера Москвы тридцатых годов, с взорванными церквями, с сотнями голодных на улицах, похоронами друзей-писателей и многим другим. Они могли стать моим компасом в том путешествии, которое, как я понимала, не могло кончиться 1925 годом.

Очень скоро я договорилась с Дмитрием Михайловичем Шаховским о встрече у него дома. Мне казалось, что когда он увидит, сколько важного открылось в Ольгиных дневниках (которую он помнил), то непременно обрадуется и отдаст дневники Варвары Григорьевны Малахиевой-Мирович в музей.

От метро до Нагорной улицы я ехала на троллейбусе. За железным забором в небольшом саду стоял двухэтажный красный дом, на котором по обе стороны от дверей висели две памятные доски: одна – в честь Фаворского, другая – в честь Ефимова, того самого художника-анималиста и кукольника, что когда-то в Сергиевом Посаде был влюблен в Олечку Бессарабову.

Накануне войны художники поселились в доме, построенном по их собственному проекту на участке, который они получили от Моссовета, организовав там и мастерские, и жилище. Дмитрий Михайлович был крестным сыном не только Варвары Григорьевны Малахиевой-Мирович, но и своего учителя Владимира Фаворского, на дочери которого Марии он потом женился.

Шаховской встречал меня у калитки. Была осень, сад стоял прозрачный, лишенный листвы. Бодро лаяли собаки, привольно живущие на природе, у которых, судя по всему, был хороший домашний стол. Мы поднялись по старой деревянной лестнице.

Дом был мастерскими сразу нескольких художников. Квартира, так же как и комната Анны Степановны, вновь удивила меня остановившимся временем – казалось, и здесь оно застыло на середине пятидесятых годов. Видимо, всё оставалось так, как было при Фаворском. Я почувствовала, что в доме пахло так же, как в квартире бабушки и деда в моем детстве. Я не заметила ни одной современной вещи. Комната Дмитрия Михайловича Шаховского была строга и аскетична. Деревянный стол, топчан, застеленный выцветшим покрывалом, приколотые к стене фотографии отца, матери, тетки, картинки, нарисованные внуками.