Гробница Анубиса - Фредерик Неваль

В висках у меня стучало, словно рядом били барабаны, перед глазами плясали десятки светящихся точек. Кровь поступала в мозг в ограниченных количествах, от чего казалось, будто меня затянуло в водоворот. Надеясь избавиться от этого адского вращения, я вцепился в ногу братца и простонал:

— Этти… Я сейчас отключусь.

Хватка, сжимающая мой затылок, превратилась в легкий массаж, и боль немного ослабела.

— До каких пор вы рассчитывали хранить этот секрет? — продолжал свой допрос Этти.

— Гелиос запретил говорить вам, боялся, что вы отступитесь… Мне… Я возмущен не меньше вашего, поверьте!

Тут снова вмешался Ганс:

— Эй! Минуточку! Так что это за история с пари?

Когда Этти вкратце пересказал ему наш разговор с Аминой, парень аж задохнулся от негодования:

— Выходит, Гелиос, даже не предупредив, отправил нас сражаться с бандой подонков, которые гонятся за нами по пятам? — Он повернулся к Гиацинту: — Какое мерзкое свинство!

— Насколько я понял, — объяснил тот, — это было предусмотрено правилами игры. Что-то вроде способа придать ей остроту. Тогда понятно, почему Кассандра была удивлена не меньше, чем я.

— А этот Альмадейда или как его там? — напомнил Ганс. — Он-то прекрасно знал, в каком качестве выступает и чего ищет, разве нет?

— По всей видимости, в том, что касается его, игральные кости были подделаны. Он должен был самостоятельно обнаружить присутствие других «игроков», но тот, кто его нанял, явно хотел обеспечить ему преимущество.

С помощью Этти мне удалось сесть, но мое зрение все еще было затуманено. Да и голоса, отдаваясь у меня в ушах, звучали странно и слишком громко, будто через микрофон.

— Если верить Амине, в борьбе участвуют пять игроков, — заключил братец. — Следовательно, осталось двое, не считая нас и если исключить эту Кассандру.

— Мне наплевать на численность конкурентов, — перебил я их, хотя все еще не мог полностью прийти в себя. — Что касается нас, Этти и меня, игра окончена. А ты, — прибавил я, косясь на братца и потирая ноющий затылок, — можешь на меня рассчитывать: я тебя еще заставлю за это заплатить.

— Вы упускаете одну деталь, Морган, — рискнул напомнить Гиацинт. — Если вы сейчас все бросите, ваш отец…

— Мой отец на свободе и уже покинул Индию! — взорвался я. — Но вы и это воздерживались нам сообщить!

Он замотал головой, явно озадаченный:

— Нет. Процесс должен состояться не ранее, чем…

— Процесс имел место два дня назад. Амина только что сообщила мне об этом!

С абсолютно потерянным видом он встал, как-то нетвердо прошелся туда-сюда по комнате.

— Это невозможно… Она, наверное, ошиблась, ведь мне говорили, что… Я больше ничего не понимаю.

С этими словами он рухнул на кровать, сжимая голову руками. То ли уж очень ловко разыгрывал комедию, то ли до него дошло, что четвертым одураченным оказался он сам.

— Гиацинт, где наш отец? — взмолился Этти, золотистые глаза которого вперились в самую глубину его зрачков.

Тот, не дрогнув, выдержал этот взгляд, но по его лицу было видно, что он страшно подавлен.

— Если он уже за пределами Индии, то… я не знаю.

Я чуть было опять не вспылил, но брат меня удержал.

Гиацинт не лгал.

Выскочив на улицу и вбежав в телефонную кабинку, я стат трясущимися пальцами совать в щель монеты, потом лихорадочно набрал парижский номер отца. И тут же со вздохом повесил трубку, вслух прошептав:

— Автоответчик.

— Попробуй домой позвонить, — посоветовал Ганс.

Я так и сделал. Трубку взяла Мадлен.

— Это ты, Мадлен? Папа не звонил? А… Нет, все идет, как и предполагалось. Да, все в порядке, — соврал я. — У меня почти не осталось монеток, я попробую еще позвонить дня через два-три, ладно, Мадлен? Я тоже тебя обнимаю. Хорошо. До свидания.

Я повесил трубку, сурово оглядел своих спутников. Этти с трудом сглотнул — мешал ком в горле.

— Пустите-ка меня, — скомандовал Гиацинт, шагнув к телефону.

Он сделал несколько звонков, которые, похоже, привели его в ярость. Через четверть часа — эти минуты нам показались вечностью — он вышел из кабинки. И пробормотал чуть слышно:

— Амина была права.

Он побрел по опустевшей улице — палящий зной разогнал туристов. Казалось, он испытывает нестерпимое унижение от такого предательства, от сознания, что его водили за нос, будто новичка.

— Попробуйте позвонить отцу на его мобильник, — внезапно предложил он мне.

— Мобильник? Можно смело биться об заклад, что если даже полиция и не прибрала его к рукам, то уж батарейки наверняка сели. Где бы он мог его зарядить? В камере?

— Все-таки попытайтесь.

Я подчинился почти без надежды, но сверх ожиданий кто-то взял трубку, и на том конце провода раздался знакомый мягкий голос.

— Гелиос! — прохрипел я так, что мои спутники вздрогнули. — Где мой отец?

— В безопасности. На данную минуту.

— Вы дерьмо…

— Не будьте таким грубым, профессор. Я этого терпеть не могу.

— Я хочу поговорить с моим отцом!

— Он отдыхает. Вы побеседуете с ним в другой раз.

— Мне нужно поговорить с ним немедленно.

— Он чувствует себя хорошо, даю вам слово.

— Знаю я, чего стоит ваше слово!

Тут он этак звонко хихикнул:

— В таком случае вам нечего опасаться. Разве я когда-нибудь не сдержал обещания? Я заверил вас, что пущу в ход все свое влияние, чтобы обелить вашего отца и вытащить его из тюрьмы. И я сделал это. Взамен вы должны были оказать мне маленькую услугу, но приходится констатировать, что вы не проявляете для этого достаточной настойчивости.

— Вы обманули нас!

— Сделайте работу, и вы вновь обретете своего отца.

— А в противном случае?

— Вы себя недооцениваете, профессор. В этом ваша ошибка. Передайте своим товарищам мой сердечный привет.

— Нет! Подождите!

Он отключился, а я со всего размаху саданул трубкой по номерному щитку.

— Морган? — Этти, задыхаясь, вцепился в мою майку. — Где папа?

Я объяснил ему ситуацию, краем глаза приметив, как каменеет нижняя челюсть Гиацинта. Пьянея от гнева, тот процедил:

— На сей раз он зашел слишком далеко.

Этти, ломая руки, бормотал на хинди вперемешку проклятия и молитвы.

— Придется найти маску, — заключил он наконец. И в ответ на мой возмущенный взгляд вздохнул: — Морган, этот человек не оставил нам выбора.