Тень - Уилл Эллиот

— Я знаю то, чего не ведал раньше, — произнес Анфен. — Мы должны какое-то время идти, повинуясь притяжению. Нужно сделать важную работу. Шарфи… Если я скажу тебе, что Маятник вновь качнулся… что ты ответишь?

Воин утомленно стер дождевые капли с лица и отчаянно пожалел, что нельзя вернуться назад, в самое начало этой ночи, чтобы тихо отсидеться в трактире, не нарываясь на неприятности.

— Я сейчас слишком пьян, чтобы понять, что ты имеешь в виду. Или же, может, ты слишком пьян, чтобы понять, что имеешь в виду.

— Я говорю о том, что времени очень мало. Маятник необходимо остановить, хотя сейчас, вероятно, уже слишком поздно. Нам предстоит многое сделать. Идем.

Шарфи догадался, что Анфен отправился в странствие, хотя убей не понимал, какое до всего этого может быть дело ему самому. «Война окончена! — хотел он заорать протестующе. — Дай мне отдохнуть, оставь меня в покое! Я уже вдоволь навоевался! Мы проиграли!»

Они шли на протяжении бесконечно долгих дней, которые сливались в одну сплошную череду, похожую на однообразный сон, в котором мир превратился в странные лиловые сумерки, коих Шарфи никогда раньше не видел. Если бы он сумел подобрать слова, чтобы описать свои впечатления, то сказал бы, что он словно оглядывается на старые воспоминания по мере того, как проходят минуты и часы, поскольку утомленные, затянутые поволокой сна глаза не в силах нормально видеть, а мысли, поддавшись усталости, превратились в свинец.

Сон, еда и прочие необходимые действия определенно больше не заботили Анфена. Шарфи приходилось едва ли не с боем вырывать право на короткую остановку, отвечая на странные, отсутствующие комментарии, смысла которых он совершенно не понимал. Земли, по которым они сейчас шли, казались абсолютно пустынными, им не встретилось ни одно человеческое жилье; целые дни проходили в сонной, тягучей дымке — и ни разу они не столкнулись с утомленным путником в землях, в которых должно было быть множество крестьян или охотников. Кстати, об охоте — порой Шарфи готов был поклясться, что не слышал ни единого птичьего крика или жужжания мухи; местность казалась ему незнакомой — впрочем, он не мог заставить себя обращать внимание на ориентиры. Анфен шел расправив плечи, когда воцарялась тишина, и его шаги звучали очень целеустремленно.

А порой это подобие сна проходило, и возвращалась реальность во всей ее мрачной четкости. И тогда Анфен вновь казался утомленным, изголодавшимся, его плечи сгибались, словно под невидимой тяжелой ношей, и он выглядел точно таким же уставшим, каким себя чувствовал Шарфи. В эти моменты порой мимо них проходили люди многочисленными отрядами — беженцы из разрушенной Мучителями Эльвури и (вскоре) из Фейфена, рискнувшие найти пристанище в пустых землях; многие недосчитывались рук, ног. Они говорили одно и то же — в их города пришла война. Война — и еще кое-что пострашнее.

Самым странным из всего этого были вести о больших отрядах из замка, которые движутся на юг по этой самой Дороге, причем возглавляет их не генерал, а первый капитан. Но ведь в таком случае они с Анфеном должны уже давно были пересечься с колонной солдат — по крайней мере, с одной из многих. Вероятно, это произошло в один из тех дней, когда они не видели вокруг никого и ничего.

За все время их пути Анфен ответил всего на несколько вопросов и ничего не сказал об огромном фиолетовом шраме, который тянулся поперек его шеи. Порой он произносил вещи, которых Шарфи не понимал совершенно и не желал бы даже слышать о них.

— Есть один дракон, которого я хотел бы убить, — пробормотал Анфен как-то раз. — Да, я бы очень хотел его убить. Я чувствую его, это мерзкое, грязное создание. Я знаю, что он шпионит здесь. Не знаю, желает ли моя спасительница видеть его убитым. Было бы ошибкой предполагать, будто у всего выводка одни и те же цели и интересы.

Спасительница. Снова это дурацкое слово, сказанное почтительным тоном солдата, говорящего о командире — или об отце, или о любовнице.

— Дракона, Анфен?! Не говори таких вещей.

— Я должен. Он нарушает естественные законы бытия, оказавшись среди нас, Шарфи. Впрочем, с другой стороны, мы и сами нарушаем их. Стену нельзя было ломать. Мы не должны быть здесь, в тиши. А я не должен жить.

«Почему мы не можем обмениваться в дороге привычными байками?» — тоскливо подумал Шарфи. Ему не терпелось поделиться с Анфеном одной из них.

— Тогда почему пала Стена? — спросил он. — Если это не должно было случиться?

— Меняются сами законы природы, Шарфи. Ты знаешь, как называется этот процесс?

— Не-а.

— Знаешь. Он называется война.

— Война, да? Ну да, это-то слово я слышал.

— Война. Между богами и драконами. Война.

Долгое молчание, наполненное только звуками шагов, шуршащих по дороге. Как бывало время от времени, из широкого лилового шрама на шее Анфена вновь скатилась капля крови. Он впервые пристально посмотрел на Шарфи возбужденно блестящими глазами. Тот внутренне содрогнулся, решив, что этот взгляд еще хуже, чем мрачная, бесстрастная маска, к которой он уже привык.

— Это не новая война, — произнес Анфен. — Как и наши войны, она то остывает, то разгорается вновь, чтобы противоборствующие силы могли восстановиться, прежде чем обнажать клинки. Нам повезло, что мы живем сейчас, Шарфи. Клинки обнажены. И я со временем понял, что я сам — один из таких клинков.

«А я что такое тогда — твои ножны?!» — чуть не ляпнул Шарфи, но Анфен, судя по всему, разучился понимать шутки. Однако его предводитель ожидал ответа.

— А как насчет пилигримов? — спросил Шарфи.

— Острейший клинок. Опаснейший. Слишком много рук тянется к нему в попытке схватиться за рукоять. Было бы лучше вообще его уничтожить.

— О котором из них ты говоришь? Об Эрике или Кейсе?

— О Тени.

Еще один день марша миновал, когда Анфен неожиданно без всяких объяснений сошел с Великой Разделительной Дороги и двинулся по равнине, усыпанной обломками камней, на которой возвышались голые серые колонны. На этой земле некогда бушевало пламя, вырвавшееся из драконьих глоток, поэтому сейчас здесь ничего не росло. Унылая пустыня со временем сменилась зеленой местностью, полной жизни, хотя растения здесь оказались запущенными, заброшенными, переплетаясь с руинами — как древними, так и недавно превратившимися в развалины. Ноги путников ступали по гравию или сокрушали хрупкую землю, которая хрустела так громко, что с тем же успехом путники могли бы орать во всю мощь своих легких «Мы здесь!» на каждом шагу.

Если Шарфи правильно сориентировался, они должны были оказаться к северу от Эльвури и приблизиться к стране Инвий. Анфен никогда не говорил командирам Отряда мэров о том, что он Помечен; остальные бы тоже не узнали об этом, если бы их предводитель не поглядывал постоянно на небо, опасаясь нападения сверху. Но он больше этого не делал.

— Инвии, Анфен, — спросил Шарфи, — ты обеспокоен? Или забыл о них? А? Ты же Помечен, не забывай об этом! Помечен! Меч у тебя хорош, но ты не сможешь побить их лишь с помощью нового оружия, а? — «И даже не пытайся просить меня о помощи», — хотел было добавить он, но почему-то промолчал. — Что, если они вдруг появятся здесь, как тогда, в доме Фауль?