Назад в СССР 8 - Рафаэль Дамиров

Он и Сапожникова нам сдал, возможно, только потому, что тот мешал ему дела вести. Встречаться конфиденциально, так сказать, с черными копателями.

— Не соглашусь, Андрей Григорьевич, — замотал головой шеф. — Тогда как ты объяснишь рисунок в келье? Не мог его поп нарисовать, он же тем самым на обыск нарвался. Зачем ему было так подставляться? Стало быть, в храм наведался тот самый человек, который придушил извращенца Сапожникова в больнице. То есть сам Холодильщик. Вот только бы знать, что за игру он затеял? К чему нам такое послание отправил виде рисунка?

— Он явно привлекает к себе внимание, — проговорила Света. — Действует нагло. В отделении хирургии он даже не пытался скрыть свою внешность, зашел среди бела дня, как к себе домой.

— Зачем он так рискует? — Горохов задумчиво грыз кончик карандаша.

— Чтобы показать свое превосходство над нами, — уверенно заявила Психологиня.

— Но нас же не было, когда все началось.

— Не конкретно над нами, а над советской правоохранительной системой в целом. Над милицией в частности.

— Вот у меня все больше складывается впечатление, что Холодильщик и сам имеет отношение к органам. Допустим, он служил или служит. Обиделся на систему милиции и теперь глумится, — высказал назревшее общее мнение Горохов. — Нужно проверить всех сотрудников милиции из группы риска. У кого с трудовой дисциплиной нелады, или, быть может, кто-то уволен в последнее время по отрицательным мотивам.

— Не за последнее время надо брать, — заметил я. — Первый подросток пропал три года назад, еще тогда, в восемьдесят втором, Холодильщик встал на кривую дорожку. А может быть, и того раньше. Ведь последний труп мы так и не опознали. Неизвестно, когда подросток пропал, попав в лапы Холодильщику.

— А заключение медицинское готово по нему?

— Да, смерть наступила в результате переохлаждения. Все как с Тетеркиным и Ложкиным.

Горохов задумался, покряхтел и выдал:

— Вот что... Нужно поднять личные дела из архива отдела кадров местного УВД — на всех уволенных сотрудников по отрицательным мотивам за последние пять лет. И проверить все-таки ныне действующих на предмет паршивости, так сказать.

— Это я уже сделал, — неожиданно заявил Федя. — В смысле, действующих проверил.

— Когда успел? — удивленно уставился на него Горохов.

— Тут ничего сложного, просто надо нужную кадровичку задобрить. Шоколадкой. Ту, которая и без бумажки все про всех знает.

— Задобрил?

— Ага, только шоколадкой не обошлось, — улыбнулся Федя и театрально подержал паузу. — Пришлось еще тортик докупить в кулинарии.

— Молодец, хвалю за инициативу. Сначала тортик, потом цветы, — хитро улыбался Горохов, — а потом честным пирком да за свадебку.

— Да, ну что вы, Никита Егорович? — замахал руками Погодин. — Ни в жисть!

— Что, жениться не хочешь?

— Да она мне в матери годится, я же ради общего дела, без задних мыслей.

— Ну, пусть так. И что нарыл?

— В общем, если не брать в расчет любителей выпивать, коим выговоры лепят за дружбу с алкоголем излишнюю, то получается в УВД один злостный нарушитель. Лейтенант милиции Валерий Шубин.

— Ого, — удивился я. — Валерка?

— Знаешь его? — спросил следователь.

— Конечно. Он с нами Сапожникова брать ходил. Это ему он к горлу нож приставил. А потом в засаде с нами сидел. Только не в храме, а в леске в уазике. И что же он такого натворил? — повернулся я к Погодину.

— Меньше года назад ему было объявлен неполняк. А это же хуже, чем строгач. По официальной версии, за вступление в конфликт с инспекторами рыбоохраны и необоснованное применение табельного оружия в состоянии алкогольного опьянения.

— Вот так фрукт, — Горохов побарабанил пальцами по столу. — За такие делишки вообще из органов гнать нужно, а он неполным служебным соответствием отделался...

Глава 17

Мерцание робких звезд чуть пробивалось сквозь ветки, наваленные на лобовое стекло замаскированного уазика. Сегодня мы с Федором заступили на дежурство по «Арсеналу», но в этот раз сменили свою дислокацию. Перебазировались в пост-машину, что была спрятана в леске, откуда открывался обзор на дорогу, ведущую к храму.

Было около двух часов ночи, но спать совсем не хотелось. Рваный режим работы в последнее время совсем смешал в моих биологических часах день и ночь.

— И долго мы так караулить будем? — ворчал Федя, кутаясь в ветровку. — Бр-р. Что-то я задубел.

Ночью сегодня прохладно, авто по понятным причинам мы не заводили и печку не включали.

— Еще пару дней подождем, и снимем, наверное, посты, а оружие из схрона заберем, — ответил я, вглядываясь в уныло-серую полоску грунтовки, что отсвечивала впереди, метрах в пятидесяти.

— Вот и я говорю, никто за стволами не придет уже. Только время зря теряем. Ждем кого-то.

Ждали мы, конечно, по долгу своей службы часто. Но в этот раз я разделял Федину тоску.

— Я думаю, что наша тайная операция уже вовсе не тайная, особенно в узких кругах. Наверняка кто-нибудь из сотрудников проболтался. Тот же самый Валера Шубин, например, мог.

— Запросто, — закивал Погодин. — Я служебную проверку читал по нему. Его, значит, с браконьерским уловом застукал рыбнадзор. Стали оформлять, а он, нет чтобы договориться по-человечески, мол, мужики свой я, в погонах, стал корочками махать и права качать. Представь такую картину маслом. Естественно, инспекторы на принцип пошли. Стали протокол по административке составлять на него, как положено, а он завелся, пистолет вытащил и пальнул в воздух. Но в итоге они его все равно оформили и по месту работы об инциденте сообщили.

Да уж, то еще дельце.

— Странный этот лейтенант, — я постучал ногтем по металлу приборной доски. — Вроде с виду деятельный такой, вперед всегда рвется, а замашки гопника... Как его еще с ментовки не поперли после такого?

— Я узнавал, — заговорщически проговорил Федя. — У той кадровички, которая все знает. Ну, которая тортики трескает. Она сказала, что кто-то за Шубина попросил очень настойчиво, чтобы его в органах оставили.

— Кто?

— А вот этого не знает, — Федя пожал плечами. — Она рассказывала, что начальник милиции сначала категорично был настроен на его счет, на партсобрании его прочихвостил даже, поднял вопрос об увольнении, а потом, через некоторое время, сам же свое решение и отменил.