Точно как на небесах - Джулия Куин

– Спасибо, – прошептала Гонория, быстро помолившись о выздоровлении Маркуса.

– Пожалуйста, – пробормотал Маркус.

Гонория, подпрыгнув от удивления, вскрикнула.

– Извини, – произнес он, смеясь.

Звука более приятного Гонория не слышала.

– Я благодарила не тебя, – задиристо ответила она.

– Я знаю. – Он улыбнулся.

Гонория попыталась разгладить покрывшуюся жуткими складками юбку. На ней было то же голубое платье, в котором она выехала из Лондона – ужас! – два дня назад. Как же страшно она должна выглядеть.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Гораздо лучше, – ответил Маркус, садясь. Гонория заметила, что он откинул одеяло. Она вчера уже сотню раз видела его обнаженную грудь, тыкала и резала его обнаженную ногу и даже – впрочем, она никогда ему об этом не расскажет – однажды увидела его тело пониже спины, когда он ворочался. Но сейчас, когда они оба полностью проснулись и он уже не на пороге смерти, она не может даже встретиться с ним взглядом.

– Тебе все еще очень больно? – спросила она, указывая на его ногу, торчавшую из-под покрывал.

– Нет, рана, скорее, просто ноет.

– У тебя будет жуткий шрам.

Маркус криво улыбнулся:

– Я буду носить его с лицемерной гордостью.

– С лицемерной? – переспросила Гонория, не в силах сдержать интерес.

Он наклонил голову набок, рассматривая огромную рану на ноге.

– Думаю, я могу сказать, что получил его в драке с тигром.

– С тигром? В Кембриджшире?

Он ухмыльнулся:

– Более вероятно, чем с акулой.

– Дикий медведь? – предложила Гонория.

– Ну, это уже недостойно.

Она сжала губы и булькнула от смеха. Маркус тоже, и только после этого она позволила себе поверить: да, он выздоравливает. Чудо. Она не могла придумать другого слова. Его лицо снова зарумянилось, и хотя он сильно исхудал, все равно ясность в его глазах перевешивала все.

С ним все будет в порядке.

– Гонория?

Она посмотрела на него вопросительно.

– Ты качаешься, – пояснил он. – Я бы помог тебе, но…

– Я действительно чувствую себя не очень… устойчиво, – ответила она, направляясь к креслу у кровати. – Я думаю…

– Ты ела?

– Да, – сказала она. – Нет. Немного. Наверное, мне действительно следует поесть. Думаю, я просто… чувствую облегчение. – И потом, к своему ужасу, Гонория начала всхлипывать. Внезапно, как будто на нее накатила высокая океанская волна. До этого она держала себя в руках, но теперь, когда поняла, что с Маркусом все будет в порядке…

Она была словно струна скрипки, натянутая – и лопнувшая.

– Прости, – произнесла она между всхлипами. – Я не знаю… Я не хотела… Я просто так рада…

– Шшшш, – прогудел он, взяв ее за руку. – Все в порядке. Все будет хорошо.

– Я знаю, – ответила Гонория. – Я знаю. Поэтому и плачу.

– Поэтому плачу и я, – тихо произнес он.

Гонория повернулась. Слезы не катились по его лицу, но глаза были мокрыми. Она никогда не видела, чтобы Маркус проявлял такие эмоции, и никогда не считала такое возможным. Дрожащей рукой она дотронулась до его щеки, потом до уголка его глаза и убрала пальцы, когда одна из его слез упала на ее руку. А потом она сделала нечто, чего не ожидали ни Маркус, ни она сама.

Гонория крепко обняла его и уткнулась лицом в его шею.

– Мне было так страшно, – прошептала она. – Я даже сама не знаю, насколько я была испугана.

Он обнял ее в ответ. Вначале нерешительно, но потом Маркус расслабился и нежно погладил ее по голове.

– Я просто не знала, – сказала она. – Я не сознавала. – Это были только слова, значение которых даже она теперь не понимала. Она просто… просто…

Гонория подняла взгляд. Ей необходимо было увидеть его лицо.

– Гонория, – прошептал Маркус, глядя на нее как будто в первый раз. Его глаза были теплыми, шоколадно-коричневого цвета, полными чувства. Что-то полыхало в их глубинах, что-то, чего она не могла распознать, и медленно, очень медленно, его губы коснулись ее.

Маркус никогда не смог бы объяснить, почему он поцеловал Гонорию. Он не знал, почему это сделал. Она плакала, и он обнимал ее, все было естественно. Он не чувствовал никакого желания ее поцеловать.

Но потом она посмотрела на него. Ее глаза – о, эти прекрасные глаза – блестели от слез, ее полные губы дрожали. Его дыхание остановилось. Мысли остановились. Что-то, знавшее – в его руках женщина, – проснулось внутри, и Маркус потерял себя.

Он изменился.

Он должен был поцеловать ее. Должен был. Это было так же необходимо, как дышать.

И когда он сделал это…

Земля перестала вращаться.

Птицы перестали петь.

Весь мир замер, все, кроме его, ее и их легкого поцелуя.

Внутри Маркуса проснулись страсть и желание. И он понял – если бы он не был так слаб, он пошел бы дальше. Он бы не смог остановиться. Он прижался бы к ней, насладился бы ее мягкостью, ее ароматом.

Он глубоко поцеловал бы ее и коснулся. Везде.

Он умолял бы ее. Он умолял бы ее остаться, умолял бы принять его страсть, умолял бы принять его.

Он желал ее. И это его пугало.

Ведь это Гонория. Он обещал охранять ее. А вместо этого…

Маркус оторвался от ее губ, но не смог отстраниться. Касаясь ее лба своим, он прошептал:

– Прости меня.

Потом она ушла. Но она не могла покинуть комнату мгновенно. Он видел, как дрожат ее руки, как дрожат ее губы.

Он поступил как животное. Она сохранила ему жизнь, и вот как он ее отблагодарил?

– Гонория, – прошептал он. Он приложил пальцы к губам, как будто еще мог почувствовать ее.

И почувствовал. Проклятие.

Он все еще чувствовал ее поцелуй, легкое касание ее губ еще щекотало его.

Она была с ним.

И у Маркуса возникло странное ощущение, что так будет всегда.

Слава Богу, Гонории не пришлось провести весь день, мучительно размышляя о поцелуе с Маркусом.

Вместо этого она спала.

От спальни Маркуса до ее комнаты было недалеко, и она сосредоточилась на одной цели – ставить одну ногу впереди другой и сохранять вертикальное положение, пока не достигнет комнаты. А после этого она легла на кровать и не вставала следующие двадцать четыре часа.