Шабатон. Субботний год - Алекс Тарн

Ревекка Ефимовна утвердительно покивала головой, словно еще раз подтверждая тот давний договор.

– А он не рассказал, что случилось затем с Брониславой Михайловной? – спросил Игаль.

– Рассказал, – еще раз кивнула Жемчужникова. – Ему удалось растянуть следствие еще на полторы недели. Каждую ночь мама сообщала ему что-то новое об оригинале Наума Григорьевича Островского. Каждую ночь они репетировали, повторяли пройденное, учились быть Островским. А потом она подписала протокол. По его словам, мама поставила там свое настоящее имя, данное ей при рождении: Броха Маргулис, дочь Шифры и Мойше. На обратном пути в камеру ее повели другим коридором и казнили выстрелом в затылок.

Наташа возмущенно всплеснула руками.

– А он? Как уцелел он? И почему такие люди всегда выживают?

– Ну, он ведь предупреждал о своем заколдованном затылке, – улыбнулась Ревекка Ефимовна. – Хотя, скорее всего, его просто спасла начавшаяся война. Этапы поредели, а новой смены осужденных чекистов так и не дождались. Вот и уцелел. Колыма ведь тоже разная была. Для кого-то – кайлом на пятидесятиградусном морозе, а для кого-то – придурком на кухне. Или, как в данном случае, – следователем в теплом кабинете… Ох… Вы уж извините старуху, дети, что-то я подустала…

* * *

Они медленно шли по улице вдоль длинной линии ларьков и торговых палаток. Наташа крепко держала мужа под руку.

– Хорошо, что ты настояла, чтоб мы взяли гостиницу, – сказал доктор Островски. – Нет настроения разговаривать сейчас ни с кем. Теперь главное, чтобы никто из друзей не узнал, что мы тут были.

– Хорошо, что мы тут были, и хорошо, что это кончилось, – тихо проговорила она. – Что больше не надо обо всем этом думать. Что больше не надо бояться.

– А то ты сейчас за Мишку не боишься…

– Боюсь… но по-другому.

– О, смотри, – сказал Игаль, указывая на прилепленный к ларьку стикер. – «Спасибо деду за Победу!» Хотел бы я знать, что обнаружится, если копнуть этого деда. Наверняка то же самое. Кровь и подлость. Мародерство и вранье, грабеж и погром, обугленные трупы и изнасилованные дети.

– Такое время.

– Время… Всегда время виновато…

– Слушай, Гарик, – неловко протянула Наташа. – Продолжая тему отцов… Ты только не злись, ладно?

– Что такое? – рассеянно отозвался он.

– Нет, сначала обещай, что не будешь злиться.

– Это ты обещай, – усмехнулся доктор Островски. – Из нас двоих один я кругом виноват.

– Ну, за те твои дела ты мне еще заплатишь. А пока обещай.

– Ладно, обещаю… – Игаль крутанул головой. – Сегодня я только и делаю, что клянусь. Хорошо, что на этот раз – не здоровьем сына…

– В общем так, – Наташа выдохнула, как перед рюмкой водки. – Я позвонила Сергею Сергеевичу.

– Кому?

– Сергею Сергеевичу, твоему отцу.

Доктор Островски встал как вкопанный.

– Моему отцу? Зачем? Ты с ума сошла!

– Ты обещал не злиться, – напомнила она.

– Но зачем? Что за глупая фантазия?

– Пойдем, что ты встал? Люди смотрят… – Наташа смущенно потянула мужа за локоть, и они снова двинулись вдоль по бульвару. – Понимаешь, мы с ним перезваниваемся уже несколько лет.

– Вы… что?! – опять остановившись, воскликнул Игаль. – Перезваниваетесь?! Да это же… Да это же ни в какие ворота…

– Но почему же, почему? – торопливо затараторила жена. – Его очень интересует наша жизнь, а говорить с тобой он боится. В конце концов, Мишка – его внук…

– Внук! – гневно повторил Игаль. – Опять у нас эта парочка: дед и внук! Моего безумия тебе мало, надо такое же и Мишке устроить! Что за черт! Пусти!

Он вырвал руку, шагнул вперед, потом назад и, наконец, случайно уткнувшись взглядом в ларек, обнаружил в нем подходящую цель. Наташа молча наблюдала за мужем. Когда он вернулся, зажав в кулаке бутылку водки, она снова взяла его под руку.

– Ну и зачем ты это купил? Пойдем, пойдем, не стой как истукан. В киосках водка паленая, это всякий знает. Хочешь ослепнуть?

– Ну и ослепну! – мстительно пообещал доктор Островски. – Чем на это смотреть, лучше ослепнуть…

– Дай-ка! Я тебе другую куплю… – Наташа решительным рывком выхватила только что приобретенную мужем бутылку и на ходу пристроила ее на прилавке попутного ларька. – Ну что ты так неадекватно реагируешь? Это, в конце концов, глупо. Глупо и смешно. Короче говоря, я рассказала Сергею Сергеевичу о твоих дедовских раскопках, и он очень обрадовался. Знаешь почему? Потому что теперь он может объяснить тебе то, о чем раньше не мог даже заикнуться. Так он сказал, этими самыми словами. Он просит о встрече. Можно завтра. Ты как?

На беседу со Смирновым доктор Островски согласился крайне неохотно – и не согласился бы вовсе, если б не ситуация, которая не предполагала ни малейшей возможности отказать жене в чем-либо. Сколько он помнил себя, даже одна только мысль об отце всегда казалась ему неприемлемой, не говоря уже о встрече, телефонном звонке, переписке – то есть любом человеческом контакте. А, собственно, почему? Игаль никогда не задавался подобным вопросом, ибо ответ выглядел заведомо готовым: Смирнов предал маму, бросил ее, едва узнав, что она забеременела. Предал, несмотря на то, что был вхож в дом и считался доверенным учеником «деда Наума» – по крайней мере, так это описывала сама Нина Наумовна.

Но была и другая причина, которая пришла Игалю на ум лишь сейчас: явная враждебность «деда», чье лицо буквально перекашивалось при любом упоминании о его бывшем ученике. Не исключено, что это объяснялось элементарной ревностью. Ведь «дед Наум» заменил Игорьку отца – полностью, без остатка, а уж коли без остатка, то Смирнову попросту не оставалось места, ни одного квадратного миллиметра Игоревой жизни. Получалось, что агрессивное неприятие Игалем отца представляет собой не более чем зеркальное отражение дедовской ненависти. Еще совсем недавно доктор Островски не увидел бы в этом ничего плохого. Недавно – но не теперь, когда вынужденному пересмотру подвергалось все, так или иначе связанное с «дедом Наумом»…

И все же известие о Наташиных контактах с ненавистным отцом стало для Игаля неприятной неожиданностью. Вот так, за спиной… Хотя ему ли сейчас обвинять жену в «контактах за спиной»? Кстати, госпоже Брандт он все-таки позвонил перед отлетом, с легкостью убедив себя, что в основе их «контактов» лежит не столько постель, сколько чисто профессиональное партнерство. Услышав, что доктор Островски летит с женой, Нина заметно запнулась, но, помолчав секунду-другую, сказала с обычной насмешливой интонацией:

– Умница. Не ты… Ты-то примитивный болван, как и все мужчины. Наташа твоя умница. Надеюсь, она не откажется снять несколько кадров для проекта. Я пришлю тебе камеру в аэропорт.

Наташа и в самом деле не отказалась. Выслушав подробный рассказ мужа о погоне за прошлым, она справедливо рассудила, что для всех будет лучше, если рассматривать случившееся не как любовную интригу, а как совместный рабочий проект. Для всех, кроме разве что потенциальной разлучницы, но как раз ее интересы заботили Наташу меньше всего. Напротив, нажимая на спусковой крючок видеокамеры, она испытывала мстительное удовлетворение, сходное с тем, какое появляется на лице героя голливудского кино, когда тот триумфально поднимает с пола пистолет, выпавший из рук поверженного врага.