Просто неотразим - Рейчел Гибсон

Джон слегка склонил голову и пристально взглянул на Джорджину.

– Я хочу, чтобы Лекси на несколько дней поехала со мной в Кэннон-Бич.

– В Кэннон-Бич в Орегоне?

– Да. У меня там дом.

– Нет, – не задумываясь, ответила Джорджина. – Лекси не может ехать.

– Почему?

– Потому что я тебя не так хорошо знаю, чтобы отпускать дочь с тобой в путешествие.

Джон нахмурился.

– Ты бы тоже могла поехать с ней.

Джорджина не верила своим ушам. Она оперлась руками на стол и подалась вперед.

– Ты хочешь, чтобы я жила в твоем доме? С тобой?

– Конечно.

Эта была неосуществимая идея.

– Ты в своем уме?

Джон пожал плечами:

– Надеюсь.

– У меня работа.

– Ты же только что сказала, что в следующем месяце вы закроетесь на две недели.

– Да.

– Тогда соглашайся.

– Ни за что.

– Почему?

– Почему? – повторила Джорджина, пораженная тем, что ему вообще пришла в голову мысль предложить ей пожить у него в доме. – Ты же ненавидишь меня!

– Я никогда этого не говорил.

– Да в этом нет надобности. Достаточно тебе посмотреть на меня, и все становится ясно.

Джон нахмурился:

– А как я на тебя смотрю?

Джорджина откинулась на спинку кресла.

– Так осуждающе, как будто я в чем-то здорово провинилась.

Он улыбнулся:

– Неужели именно так?

– Да.

– А если я пообещаю не смотреть на тебя подобным образом?

– Сомневаюсь, что ты сможешь сдержать свое обещание. Ведь ты человек настроения.

Джон вытащил одну руку из кармана и прижал к груди.

– Я очень покладистый.

Джорджина скептически взглянула на него. Джон хмыкнул.

– Ладно, в обычной обстановке я действительно покладистый, а наши с тобой отношения далеки от обычных, с этим ты не можешь не согласиться. Но пойми, Джорджи, что это очень важно для меня. У меня не так много времени, скоро я уеду в тренировочный лагерь. Мне нужно побыть с Лекси там, где никто не будет узнавать меня.

– А в Орегоне тебя не будут узнавать?

– Вероятно, нет, а если и будут, нестрашно: орегонцам плевать на хоккеиста из Вашингтона. Я хочу все свое внимание уделить Лекси, чтобы никто не мешал нам общаться. Здесь это невозможно. Ты же была со мной в парке и сама все видела.

Джон не хвастался, он просто констатировал факт.

– Вероятно, твои болельщики обожают тебя, если не дают тебе проходу.

– Они не знают меня. Они любят того, кого нарисовали в своем воображении. Я обычный парень, который зарабатывает себе на жизнь игрой в хоккей, а не работой на экскаваторе. – Губы Джона тронула самокритичная улыбка. – Если бы они действительно знали меня, вряд ли стали бы относиться ко мне с меньшей неприязнью, чем ты.

«Я вовсе не испытываю неприязни к тебе». Хотя бы из вежливости Джорджине следовало произнести это. И она с легкостью могла бы сказать такую фразу. Ведь ее с детства воспитывали на тактичной лжи. Но когда она заглянула в ярко-голубые глаза Джона, то поняла, что это не будет ложью. Перед ней сидел мужчина из грез любой женщины и очаровывал ее улыбками. Джорджина уже сомневалась, настолько ли велика ее неприязнь к нему.

– Ты нравишься мне больше, чем этот порез от бумаги, – сказала она, показывая свой раненый палец. – Но меньше, чем легкий лак для волос.

Джон некоторое время молчал, ошарашенно глядя на Джорджину.

– Гм… значит, я где-то между порезом и лаком для волос?

– Именно так.

– Придется с этим смириться.

Джорджина не знала, как реагировать на такую покладистость. Ее спас звонок телефона.

– Извини, – сказала она и взяла трубку. – «Выездное обслуживание Херон». У телефона Джорджина.

Мужской голос на другом конце провода без обиняков изложил ей просьбу.

– Нет, – ответила она, – мы не обслуживаем столики с обнаженными торсами.

Джон тихо рассмеялся и встал. Оглядев комнату, он подошел к низкому книжному шкафу под окном. Его запонка блеснула на солнце, когда он протянул руку и вытащил из-за раскидистого папоротника рамку с фотографией. Мей сфотографировала Джорджину, когда та была на восьмом месяце беременности. Джорджина не любила этот снимок и потому прятала его за растением.

– Уверена, – тем временем говорила Джорджина в трубку, – что вы нас с кем-то спутали. – Мужчина горячо возражал и уверял ее, будто фирма Херон обслуживала холостяцкую вечеринку его друга. Он принялся описывать подробности, и Джорджине пришлось перебить его: – Я абсолютно уверена, что мы никогда ни по каким случаям не предоставляли официанток с обнаженным торсом.

Джорджина посмотрела на профиль Джона, но определить, слышит он ее разговор или нет, не смогла. Джон стоял и разглядывал фотографию, на которой она, одетая в розовое с белым горохом платье для будущих мам, была огромной, как купол шапито.

Положив трубку, Джорджина встала.

– Жуткий снимок, – сказала она, подходя к Джону.

– Ты была огромной.

– Спасибо.

Джорджина попыталась выхватить у него фотографию, но Джон успел отдернуть руку.

– Я не сказал толстой, – уточнил он, вновь устремив взгляд на снимок. – Я имел в виду очень беременной.

– Я действительно была очень беременной. – Джорджина опять попыталась выхватить фотографию и опять неудачно. – Отдай.

– И на что тебя тянуло?

– В каком смысле?

– Ну, беременных всегда тянет, например, на соленые огурчики или на мороженое.

– На суши.

Джон поморщился и покосился на нее.

– Ты любишь суши?

– Теперь не люблю. Я так объелась ими, что теперь не выношу даже запаха рыбы. А еще меня тянуло на «поцелуи». И это начиналось каждый вечер примерно в половине десятого.

Джон перевел взгляд на ее губы.

– На чьи поцелуи?

Джорджина ощутила приятный трепет внизу живота. Опасный признак!

– Да на шоколадные «поцелуи»!

– Да-а, сырая рыба и шоколад. – Джон смотрел на ее губы еще несколько секунд, а затем перевел взгляд на фотографию. – А сколько Лекси весила при рождении?