Кремлевский эндшпиль. Ликвидация Иблиса - Александр Полюхов

– Старик, ты мне остался должен два миллиона североамериканских долларов с прошлого раза. Когда отдашь?

– Та история с Сирией давно закрыта. Забудьте о деньгах.

– Обокрал меня, а предлагаешь забыть. Ты хоть знаешь, сколько стоит тут лечиться? Не знаю, умру от рака или от голода. Сволочь ты, как и все твои, да и мои коллеги. Когда-то я многим был нужен, нынче – никому. Правительство отказалось оплачивать мое лечение. Представляешь, даже в военный госпиталь меня не положили.

– Как же так, мистер Алехин? После того, что вы сделали для России! У нас такого не случается, корона помнит национальных героев. Может быть, вы тогда в Тартусе провинились?

– Провинился?! – русский задохнулся от гнева и разразился потоком национального мата. – Из Тартуса вывез хранившееся золото КПСС, точнее алмазы. На миллиарды! Ты, наверняка, видел по ТВ или в интернете кадры их «случайной находки». А они про меня и слышать не хотят.

– Они кто?

– Президент и его камарилья! Обещали наградить, а когда бабки загребли, меня выкинули на помойку. Сам, говорят, виноват, что заболел. Ненавижу!

– Как сами заболели? Каким образом? – Кокрейн уже получил доступ к заключению онкопсихологов и прокачивал ключевые моменты.

– Давно, в Афганистане, когда использовал радиоактивные материалы. Эх! Что попусту молоть языками. Устал я. Выкладывай, зачем пришел, – Матвей рухнул на койку и отвернулся к стене.

– Проведать. Помочь, – руководитель русского отдела MI-6 сообразил, что эмоциональный всплеск оставил больного без сил и что неожиданная его откровенность вот-вот сменится замкнутостью.

– Хочешь помочь? Помоги умереть красиво, чтобы люди услышали и поняли мою боль, мой гнев. Дай пистолет: застрелю тебя и себя.

– Какой пистолет? У меня нет оружия – израильтяне при входе обыскивали. Понимаю вашу горечь, – впервые в тональности англичанина появилась насторожившая русского искренность. – С учетом нашего сотрудничества в Сирии, хоть и не до конца удачного для обеих сторон, мы сможем оплатить ваше лечение в Израиле. Если потребуется дальнейший осмотр, например, в США, то можно будет обсудить позже, – тут голос по краям задрожал от стремления обмануть.

– Правда? – Алехин изменил позу, повернувшись к гостю, и в его словах тот уловил отблеск надежды. – А что взамен? У меня ничего нет. Могу только душу выставить на продажу.

– Давайте, не будем сейчас об этом, – Кокрейн добавил обертона возмущения тем, что его подозревают в меркантилизме. – Поправляйтесь. Оставляю мой телефон, позвоните, когда будете выписываться.

– Проваливай, – Матвей вновь отвернулся и всхлипнул.

Когда британец бесшумно закрыл за собой дверь, она тут же вновь открылась, пропуская спортивного израильтянина в рубашке на выпуск, не слишком удачно скрывавшей пистолет за поясом. «Порядок», – не поворачиваясь, русский махнул рукой подчиненному «Четырехпалого». Оперативник исчез, а Алехин еще долго анализировал визит. Объективной информации было мало, подозрений – много.

Смежил веки и медленно погрузился в сновидения с детективным сюжетом: сначала логичным, затем менее связанным. Это только кажется, что ночью мозг бездействует, иначе полтора килограмма серого и белого вещества не подкинули бы страшную сказку. В ней черт предлагал герою купить себе жизнь ценой смерти. К утру кошмарчик, как и положено, забылся. Осталось послевкусие, которое, быть может, всплывет наяву, если человек столкнется с похожей ситуацией. «Dejavu!» — воскликнет тогда и будет прав.

Внешне апартамент-отель выглядел не супер, а внутри Ксении понравился. Небольшая квартирка из гостиной-кухни-спальни вполне подойдет, пока Степан не выберет место для офиса, а там можно будет не спеша присматривать и домик поблизости. Жилья много, хотя и недешевого: Силикон-Бич расположился на четырех милях побережья к западу от шоссе 405.

Входя в метрополию Лос-Анджелеса, зона простирается от Санта-Моники до Плая Виста. Здесь базируются сотни и тысячи компаний, связанных с интернетом: Google, Facebook, Microsoft, YouTube.

Именно здесь решила развернуть бизнес и «Лаборатория Вяземского». Что, естественно, не прошло незамеченным для ФБР, пристально наблюдающего, а порой и направляющего деятельность высокотехнологичных корпораций. Региональное управление нацбезопасности сразу по приезду семьи Алехина-младшего поставило её на компьютерный учет, хотя не ожидало от Вашингтона реакции на это уже в тот же день. Когда два спецагента прибыли в гостиницу опросить россиян, Ксюша занервничала, Степа оставался спокоен, ибо Матвей упоминал о подобной возможности.

– Так вы утверждаете, что ваш отец не состоит на службе у правительства, – в который раз, хотя в разных формулировках, интересовались фэбээровцы.

– Последние лет двадцать. Хотя с ним мало общаюсь.

– Так вы говорите, что он серьезно болен?

– У него рак легких.

– В какой стадии?

– Я – не врач. Он прошел курс химиотерапии, а нынче проходит курс лучевой терапии, – терпеливо объяснял русский, знавший, что лучше однажды исчерпать любопытство ФБР, чем регулярно подвергаться визитам его агентов.

– Каково его душевное состояние? – один «гость» ставил вопросы, заглядывая в блокнот, где записал обозначенные Вашингтоном темы; второй – наблюдал за реакцией интервьюируемого.

– Подавлен и раздражен, как любой онкологический пациент.

– Что можете сказать о его политических взглядах? Он поддерживает кремлевский режим?

– У него нет взглядов, во всяком случае, таких, которыми бы он делился со мной. А Кремль ему несимпатичен. Вот вы, если заболеете раком, будете лечиться по страховке от вашего ведомства?

– Правительство – мы его зовем «дядя Сэм» – заботится о федеральных служащих. Разве в России не так? – впервые проявил человеческие чувства визитер.

– Мой отец вынужден лечиться за свои кровные.

– Это ж, сколько может стоить? Сотни тысяч! – оперативники оживились, тронутые важной новостью.

Фишман возвращался из Москвы другим человеком. Нет, внешне не изменился: разве что спина стала прямее, а плечи развернулись вширь. И это – хорошо, ибо перед выпуском из академии медосмотр выявил «первичные нарушения осанки в сагиттальной плоскости», видимо, из-за слишком усердных занятий со спецлитературой. Изменения произошли внутри: почувствовал поддержку Центра и приобрел уверенность в собственных силах. Что удивительно, ибо и раньше был не робкого десятка. Но когда направлялся на Родину, отсутствовало убеждение, что верно действовал в оперативном плане, что его поймут старшие товарищи.

Театральная проверка в Шереметьево лишь усилила сомнения. Ненастоящий следователь, псевдоарест. Странный oldfart (старпёр, англ.) в пиджаке от Brioni и золотых часах Ulysse Nardin вещал на улично-киношном жаргоне из дешевого детективного сериала, являя собой карикатуру на контрразведчика. А Чудов считает его masterspy (супершпион, англ.). «Или ветеран умышленно хотел так выглядеть? – наконец, осенила догадка. – Наблюдал, как отреагирую! Судя по дальнейшим событиям, мою реакцию одобрил. Кстати, хронометр был на правой руке, похоже, любитель дорогой экипировки – левша».