Иерусалим правит - Майкл Муркок

Мою Эсме офицеры и их жены сочли восхитительной; они наслаждались ее странным французским акцентом, усвоенным от матери-румынки. Миссис Корнелиус также пользовалась немалым успехом. Она не пыталась избавиться от выговора кокни, а частые взрывы смеха и «о-ля-ля», как обычно, приводили окружающих, по крайней мере младших офицеров, в восторг. Детское обаяние Эсме больше притягивало пожилых людей, которые значительно поглаживали бакенбарды (примерно так женщина неосознанно перебирает волосы, когда встречается с привлекающим ее мужчиной), и все-таки жены тех относились к ней терпимо и с удовольствием беседовали с моей малышкой, хотя бы для того, чтобы немного позлить очарованных мужчин.

— Elle est un bijou[242], - доверительно сообщила мне одна из матрон как раз тогда, когда миссис Корнелиус вернулась из дамской комнаты.

— Тшертовски хороша, как и должна быть! — Моя подруга немного перебрала местного кларета. — Она, мать ее, отшень даже!

Прежде чем я успел предостеречь миссис Корнелиус, она вернулась к своим собеседникам, но Эсме уловила обрывки разговора и посмотрела в нашу сторону. Если бы моя малышка действительно была костюмершей миссис К., этот взгляд мог бы не на шутку испугать актрису.

После многочисленных тостов и столь же многочисленных обещаний сотрудничества, если нам когда-нибудь захочется снимать кино в Марокко, мы вернулись на «Надежду Демпси». Поговорив о голливудской славе, мы едва не воспарили к небесам — все остались очень довольны вечером. С этого момента мы были уверены в безупречном поведении местных арабов, а военные и полицейские относились к нам как к странствующим королевским особам. Конечно, капитан Квелч счел все это чрезвычайно забавным. «Кажется, стоило бы сообщить им, Макс, что мы — банда разыскиваемых преступников!» В один из моментов близости я решился рассказать ему об обстоятельствах своего внезапного отъезда из США и о проблемах во Франции. Откровенность только скрепила наш союз.

— Volvitur vota[243], - заметил он на следующий день, стоя на мостике и наблюдая, как наш корабль направляется в наиболее респектабельную часть порта. Его радовала ирония нашего положения. — Колесо поворачивается, а, дружище? — Все происходящее доставляло ему немалое удовольствие.

Капитан сказал, что ему теперь осталось только пойти в меллу[244] и заключить сделку с каким-нибудь местным евреем.

— Разве было у нас когда-нибудь такое чудесное прикрытие? Мы можем за одну ночь нажить состояние! Особенно учитывая то, что рифы творят на испанских территориях.

— Оружие, капитан?

Я напомнил капитану о его принципе — никогда не продавать оружие, которое могут использовать для убийства белых людей.

— Боже правый, старина, — сказал он с некоторым недоумением, — вы же не считаете этих даго[245] белыми, верно?

Меня сильно огорчило это проявление расизма в человеке, которого я уважал за великие познания и опыт. Я вынужден был признать, что жадная рука папы римского выдавливала богатство гордой Испании из каждой поры ее тела, но тем не менее эта страна оставалась благородной, она очистилась от проклятия евреев и мусульман. И все же потом мне пришлось узнать, что существует два вида испанцев: одни не заражены кровью Карфагена, а другие, формально сохранившие верность идеалам, вскоре попытаются сделать то, что несколько лет спустя удалось бастарду Кастро[246], - создать первое латино-большевистское государство. К сожалению, на свете много таких, как Кастро, и мало таких, как генерал Ривера[247]. Со временем я понял, что имел в виду капитан Квелч. Начиная с финикийцев и заканчивая берберскими пиратами выходцы из Восточной Африки оставляли значительные следы своего присутствия, пока храбрые иберы не загнали их обратно, в далекие пустыни. Да, эта часть Европы все еще хранит их древнее колдовство, их варварские обычаи.

Я напомнил предприимчивому старому морскому волку, что не следует расстраивать мистера Голдфиша, который по-прежнему оставался номинальным владельцем судна, даже несмотря на то что мы, как предполагалось, были представителями независимой «Симэн пикчерз» и что откроется много совершенно законных возможностей, как только мы прибудем в Александрию.

— До тех пор пока они не слишком пристально рассматривают мой паспорт, — сказал он.

Бумаги обошлись ему в две гинеи в Белизе; паспорт он добыл взамен того, который забрала кейптаунская полиция. Капитан пообещал, что не возьмет незаконного груза на борт «Надежды Демпси». Однако чуть позже в тот день он исчез в мелле и вернулся несколько часов спустя с каким-то скользким субъектом неизвестного происхождения; выглядел капитан Квелч как человек, который поймал удачу за хвост или по крайней мере поверил в это. Все, что мне оставалось делать, — внимательно следить за своим другом, и я бы поразмыслил об этом больше, если бы не миссис Корнелиус, которая явилась в мою каюту и обеспокоенно поинтересовалась, не говорил ли мне мистер Микс, что он хочет «смыться». Я ответил отрицательно.

— С чего бы?

Тут она разволновалась еще сильнее.

— Либо он сбег, либо этот мерзавец капитан его продал, — объявила она.

Естественно, я вступился за капитана Квелча. То, что она привязалась к нашему «Санчо Пансе», было вполне понятно, но это не могло служить оправданием подобного поведения — нельзя походя поливать человека грязью!

— Если его продали, — сказал я миссис Корнелиус, — все, что нам следует сделать, — это сообщить французской полиции. Мы получим его обратно в мгновение ока. Во французском Марокко рабство вне закона. В самом деле, если вы беспокоитесь, почему бы не попросить майора Фроменталя разобраться?

Я тогда не сомневался: мистер Микс наслаждался жизнью среди себе подобных, и я думал, что беспокоить его не следовало. Миссис Корнелиус паниковала и выдвигала глупые обвинения — такого за ней раньше не наблюдалось.

— Он должон был вернуться втшера, — сказала она. — Он поклялся, тшто будет на борту до полунотши.

Она, очевидно, привыкла к помощи мистера Микса, хотя больше и не нуждалась в этом. Теперь моя подруга казалась особенно огорченной.

— Я предполагаю, что он на время поддался женским чарам, — деликатно заметил я.