Повседневная жизнь армии Александра Македонского - Поль Фор

Именно с такими чувствами, смесью иллюзий, любви к риску, веры в оружие («Мы обладаем лучшими копейщиками и лучшей осадной техникой в мире!»), подозрительности и суеверий, во второй половине мая 334 года войско прошло 84 километра, отделяющие его от Граника. И внезапно в конце дня появился враг. Он ждет за рекой. Современная Бига-чай или Кокабасчай представляет собой совсем маленькую прибрежную речку, берущую начало с горного массива Иды в Троаде (Каз-Даг) и впадающую в Мраморное море между двумя греческими колониями Приапом (Карабига) и Кизиком (Эрдек). Ширина реки 25–30 метров, в 4 километрах от устья на ней есть несколько песчаных островов. Никаких крутых берегов. В долине Диметока ее очень легко перейти вброд. На другом берегу, к юго-востоку от дороги, между ивами и тополями расположился заслон персидской конницы. По мере подхода македонские, а затем и фессалийские отряды во главе с кавалерией выстраиваются вдоль течения реки. Их фронт из трех тысяч шестисот всадников и двенадцати тысяч гоплитов фаланги тянется с севера на юг не более чем на полтора километра. Внезапно первая ила конницы во главе с царем подает сигнал к наступлению и бросается в реку под градом стрел и камней, пущенных из пращи. Двенадцать других ил идут следом. Копыта коней скользят в грязи береговых откосов. Персидские всадники и их союзники из Малой Азии с ревом устремляются к местам переправы. Пока завязывается рукопашная схватка и длинные сариссы македонских гоплитов творят чудеса против льняных доспехов и кривых сабель азиатских воинов, старый Парменион спокойно, методично переправляет свои отряды через грязное русло реки. Следом за ними следуют отставшие греческие, фракийские, дарданские, иллирийские части, словом, союзники и наемники, задачей которых является зачистка поля боя. Когда конница противника была рассеяна и обращена в бегство, когда она исчезла из глаз, кроме нескольких коней без всадников, начался штурм покатого холма высотой 65 метров, где выстроились греческие гоплиты, наемники на службе Персии. Они пытались вести переговоры с победителями. Неизвестно, происходило ли это ночью или на заре. Достоверно лишь то, что союзники устроили наиболее жестокую за всю войну резню. Вот вам греческие братья! Если они не сдались на милость победителя, никакой пощады. Убивали всех, кто сопротивлялся, добивали лежавших на земле, преследовали спасавшихся бегством, отбирали провиант и деньги. Озверение полностью соответствовало тому страху, который еще недавно внушали эти греческие наемники, эти лжебратья. Как минимум десять тысяч убитых. Армия-победительница уходила с поля боя, чтобы уступить место стервятникам, волкам и идским грифам, готовым обглодать трупы до самых костей. Александр отправил афинянам триста взятых у врага бронзовых щитов для украшения их храмов. История умалчивает о тех торговых операциях, которые провернули победители — прямо здесь, во Фригии, — чтобы разделить и продать добычу. Однако никакого сомнения, что после взятия лагеря «варваров» торговцы рабами и старьем показали себя более жадными и хищными, чем худшие из варваров.

«Это сражение, — пишет Плутарх («Жизнь», 17, 1), — сразу изменило положение дел в пользу Александра», откуда можно сделать вывод, что перед этим положение молодого царя едва ли было блистательным и что настроение войска полностью изменилось. Самый последний и наименее храбрый воин внезапно осознал, что войско великого царя не непобедимо. Фемистокл, Павсаний, Ксенофонт, Агесилай, Исократ уже говорили и писали об этом раньше; но простой солдат не читал описаний битв. Он был здесь, чтобы идти вперед и побеждать. Он был здесь, чтобы быть встреченным в качестве освободителя в греческих колониях в Азии и мстителя — в городах, закрывших перед ним ворота. Переход от Граника во Фригии до Тельмесса в Ликии не имел ничего триумфального. Города, считавшиеся греческими, решились сопротивляться, предпочтя иго азиатских сатрапий обещанному им демократическому режиму. Народ нельзя сделать счастливым против его желания. В начале зимы 334 года «освободители» говорили себе, что счастье, а тем более свободу, не просят: его берут или завоевывают в борьбе. Также они говорили себе, что борьба только начинается. В армии ходил слух, старательно поддерживаемый командованием, что около города Ксанф в Ликии источник нимф выдал оракула в виде бронзовой таблички, на которой старинным письмом записано, что Персидская держава будет разрушена греками. Французские исследователи обнаружили этот источник и сообщающийся с ним бассейн и даже посвятительную надпись от «царя Александра». Разумеется, от таблички ни следа. Несомненно, однако, одно: после битвы при Гранике в душу полководца, как и в души его боевых товарищей, уставших от тысячи километров марша, которому они не видели конца, вернулась вера в победу. «Надежда переметнулась в другой лагерь, сражение переменило душу». Оставалось лишь, как при Гранике, рассеивать орды плохо вооруженных, плохо воюющих, неумело руководимых людей, которых Дарий, как говорят, после потери живой силы и Мемнона, своего лучшего стратега, собирался выслать в Малую Азию.

Пополненное отрядами Пармениона и новобранцами, доставленными из Македонии и Греции, войско пересекло Анатолию с севера на юг, преодолело Тавр и, по-прежнему не зная, где находится войско Дария («сборище всех народов, варварское отребье»), двинулось по берегу Александреттского залива между горой Аман (2262 метра) и морем. Армия прошла Сирийско-Киликийские ворота. Она дошла до Мирианда несколькими километрами южнее современного Искендеруна, на самом юге современной Турции. И здесь внезапно стало известно (по крайней мере распространился слух), что Дарий как минимум с полумиллионом пешего войска и ста тысячами всадников — у них за спиной. Он уже прошел через Аманские ворота, отделяющие Тавр от Амана. Он поджег Исс и вырезал всех греков на берегу, включая больных и инвалидов. Греческий тридцативесельный корабль, отправленный на разведку в глубину залива, принес утром потрясающее подтверждение слухов. Войско разворачивается на север. С тяжеловооруженной фалангой во главе, следом за которой идут легкие войска и союзники, оно за два дня прошло 23 километра, отделяющие воинов Александра от пересохшей реки Пинар, и постепенно разворачивается, пока не перегораживает сплошным семикилометровым заслоном узкую приморскую долину. Обоз и подкрепления на непредвиденный случай оставлены около современного городка Пайяс. Это самая середина осени, октябрь 333 года. Сушь и пыль. Вдали, в прозрачном воздухе, по другую сторону русла Дели-чай, с левого и до правого фланга виднеется конница, а сзади, сколько хватает взора, — пехота, тучи пыли и палатки. Похоже, Царь царей в центре, на своей колеснице, под охраной верной стражи и греческих наемников, закованных в железо. «Когда войска оказались на расстоянии полета стрелы, варвары забросали Александра и его воинов таким количеством дротиков и стрел, что, сталкиваясь между собой на лету, они теряли свою силу Трубы с обеих сторон подали сигнал к бою; македоняне первыми согласно и оглушительно закричали (alala, alala, alala), им ответили варвары, и соседние горы откликнулись эхом, более громким, чем сам крик казалось, это 500 тысяч человек одновременно издали вопль» (Циодор, XVII, 33, 3–4). Таково было начало битвы при Иссе, сопровождавшие ее страх и ярость мы оставляем за скобками.

Далее всё происходило так, как обычно бывает в битве: охват вражеского фронта македонской и фессалийской кавалерией, насаживание коней и людей на длинные сариссы, рукопашные схватки с жестокими ранами, бесшабашное преследование побежденных, разграбление лагеря Дария, пленение женщин, детей, евнухов, слуг. Все были опьянены победой, и тут же родилась великая легенда: наконец греки овладели сказочными сокровищами Азии, подобно Мидасу они смогут сменить свои глиняные вазы на золотые, они знают, что больше никогда не будут нищими, нелюбимыми, порабощенными, они по-царски едят, пьют, натираются благовониями, принимают ванны, овладевают женщинами. «Воины предназначили для Александра наполненную драгоценностями палатку Дария со множеством прислуги и богатой утварью. Александр тотчас снял доспехи и, направившись в купальню, сказал: "Пойдем, смоем пот битвы в купальне Дария!" — "Не Дария, а Александра! — воскликнул один из друзей царя. — Ведь собственность побежденных должна не только принадлежать победителям, но и называться по их имени". Когда Александр увидел всякого рода сосуды — кувшины, тазы, флаконы для протираний, все искусно сделанные из чистого золота, когда он услышал удивительный запах душистых трав и других благовоний, когда, наконец, он прошел в палатку, изумлявшую своими размерами, высотой, убранством лож и столов, — царь посмотрел на своих друзей и сказал: "Так вот что значило царствовать для Дария!"» (Плутарх «Жизнь», 20, 11–13). И там же, похоже, привели к молодому победителю мать, жен и детей Дария. Но Александр, непорочный и достойный, их вызволил и обошелся с ними по-царски. «Невозмутимый герой, опершись на свой меч, смотрел на разграбление и не соизволил ничего видеть». Что было интересно ему, а впрочем, интересно и всем союзным воинам — это благодарственные жертвоприношения, гимны, совместные празднества, пышные похороны двух тысяч (?) погибших в бою товарищей, дележ добычи, награды, упоминания в приказах по армии, повышения по службе. Обо всем этом рассказывается в источниках, даже о грабеже, которым запятнали себя воины Пармениона, получившего поручение обеспечить сохранность обоза и казны Дария, оставленных персидским владыкой в надежном месте в Дамаске: «По полям были разбросаны богатства царя, деньги, предназначенные для оплаты огромной армии, платья и украшения стольких знатных людей и благородных женщин, золотые сосуды, золотая сбруя, палатки, украшенные с царской роскошью, повозки, покинутые их владельцами и наполненные огромными богатствами. Печальная картина даже для грабителя, если что-либо препятствует удовлетворению его алчности. Всё это, собранное за столько лет как результат превосходящего всякое воображение счастья, оказалось разметано по ветвям и втоптано в грязь. У грабителей рук не хватало, чтобы схватить всё» (Квинт Курций, III, 13, 10).