Новая Зона. Крадущийся во тьме - Светлана Кузнецова

– Позволь уж мне самому судить, за кого беспокоиться, – проворчал Шувалов. – Я вот думаю, что если даже такие крысы и существуют в Москве… существовали, они все равно должны были мутировать.

– Мутант по мутанту. – Ворон передернул плечами. – Да нет, бред. Сколько спускался в подземку, никогда не видел ничего похожего. И никто не видел!

– Или не выживали после встречи.

– Теперь вы пытаетесь меня напугать?

Шувалов вздохнул:

– Может, хоть осторожнее будешь. А вообще, если они изменены Зоной и выходят в реальный мир, то обратно в Москву им путь заказан. Они даже не идут, несутся к своей жертве со всей подвластной им скоростью, быстро убивают ее и разлагаются… Жуть.

Ворон поморщился.

– Помните, мы не могли понять, как достали Дима? При всей его паранойе, в закрытом бункере.

– Убийца пришел откуда его никогда не ждали. – Шувалов кивнул.

– Именно. Пошлите кого-нибудь осмотреть ванную комнату.

– Уже. Там стена обрушена и выход в катакомбы.

– Ну вот. – Ворон развел руками. – А еще я присмотрелся к Гранину. Он мне по-прежнему не нравится, но кто знает, возможно, от него будет польза много большая, нежели привести нас к схрону и отдать базу данных. Дим искал, а Гранин ходил в Зону и наблюдал. За мутантами!

– Тебе кажется подобное странным.

– Да, черт побери. Да! Особенно учитывая то, что нам известно о Диме.

– А тебе ясно на порядок больше, чем нам, – прищурившись, упрекнул Шувалов и, когда Ворон дернулся, чтобы встать, накрыл его руку своей. – Не надо. Я не враг тебе. И я не желаю выпытывать у тебя правду, даже не уверен, хочу ли ее знать. Скажи только, этот Дим… он ведь не «темный сталкер»? Будь он из них, в свои года точно так хорошо не сохранился бы.

– Не «темный», – бесцветным голосом ответил Ворон. – Даже рядом не стоял.

– Как и ты.

– Мы ни дня не проработали вместе и не входили ни в один клан, – сказал Ворон. – Я видел его несколько раз: мельком и случайно. Готов кровью поклясться, если хотите, что не общался с ним и не имел никаких дел!

– А я разве требую объяснений? – Шувалов вздохнул и сжал пальцы. – Я лишь пытаюсь понять. Ты вот мне байки про метро московское, а я тебе сказку про повелителя крыс напомню. Только не про мальчика с гусями, а другого, который умел грызунов направлять туда, куда хотел. Допустим, тот, кто сотворил чудо с Димом, сделал и злодейство…

– Нет! – уверенно сказал Ворон. – Я… могу быть необъективен, в конце концов, тот человек, о котором вы говорите, вернул мне способность двигаться, но он точно никогда не стал бы использовать ничего и никого ради убийства. И еще. Там, в аэропорту, до происшествия на парковке на меня смотрел именно человек. Я видел его и могу поклясться – знал. Но он не имеет ни малейшего отношения ни к Диму, ни к профессору Сестринскому.

– Сестринскому?! – воскликнул Шувалов. – Это же… Он ведь погиб в тридцать четвертом! О нем и знали-то единицы.

– Я не случайно оговорился. Мне предстоит уйти завтра, и никому не ведомо, вернусь ли обратно. Думаю, вы обязаны знать. Сестринский – тот человек, который сотворил Дима… теоретически бессмертным, и помог мне. Причем вовсе не за мои прекрасные глаза или какие-то заслуги. Он сделал одолжение моему отцу, который, как вам должно быть известно, был отнюдь не так прост, как предполагают. – Ворон потянул руку, и Шувалов легко отпустил ее.

– Спасибо, Игорь. Ты не пожалеешь о рассказанном. Ты успокоил меня, и, обещаю, никто и никогда…

– А я не сказал ничего особенно душещипательного. – Ворон встал и улыбнулся вполне нормально, расправил плечи. – Все будет хорошо, Василий Семенович. Я справлюсь.

Шувалов кивнул:

– Береги мальчишек. И себя.

– Тогда до завтра. Потому что если я банально не поем и не посплю, то действительно свалюсь. И придется вам укладывать меня на столе. А когда я проснусь, буду охать и ворчать, озвучивая недовольство своих несчастных косточек, – сказал он и рассмеялся.

– Только не пей!

– Это уж само собой.

– Что-то случилось? – Денис водрузил на стол две круглые пиццы, сделанные на тонком тесте: «Маринару» и «Гавайскую». В том, чтобы заедать одной другую, имелся некий особенный шик. Ворон обожал морепродукты, а Денис пристрастился к ананасу, причем во всех возможных видах – от натурального до консервированного и даже вяленого. Единственное, чего не выносил: слишком переслащенных, явно искусственных соков.

Ворон повел рукой с бокалом. Жидкость насыщенного янтарного цвета колыхнулась и засияла, поймав свет настольной лампы. Денис покачал головой и сел в кресло напротив. Видимо, отвечать на прямой вопрос Ворон не собирался.

– Ром, коньяк или бренди? – поинтересовался он.

– А это имеет значение? – Ворон вскинул бровь и усмехнулся. Взгляд при этом остался холодным, колким и задумчивым.

– Когда у тебя философское настроение, ты пьешь ром; если необходимо снять стресс, то коньяк; виски ты целенаправленно напиваешься; бренди терпеть не можешь, но пьешь с горя – именно затем, чтобы не допиться до беспамятства и обойтись на следующий день без похмелья.

– От коньяка, кстати, мне тоже нехорошо, – заметил Ворон. – Сушняк. Пью весь день и не могу напиться. Только случается эта напасть не на следующее утро, а через день, а то и два.

– Я знаю. Как и то, что ты сидишь здесь с тех пор, как приехал, и даже глотка не сделал.

– Знаток, – усмехнулся Ворон и поставил бокал на стол, предпочтя ему треугольный кусок пиццы. – М-м… вкуснотища.

– У меня просто хорошая память на детали, – заметил Денис.

– Нет. Вот как раз память на детали у тебя отвратительная. Тебе припомнить наш первый и последний проход в Выхино?

Денис качнул головой. Он действительно тогда чуть не заблудился в переплетении улиц.

– Ты говорил как-то, что я единственный человек, которого ты не в состоянии прочесть.

Денис кивнул. Ворон вытащил его из Москвы в тринадцать. Скорее всего, не случись этого, Денис умер бы от голода, но мог стать и одним из эмиоников. Он уже почти мутировал, когда наткнулся на странного сталкера, которого не сумел подчинить своей воле. Возможно, конечно, эмо-удар в его исполнении оказался слабоват, но Денис вообще не сумел считать психо-эмоциональный фон, идущий от Ворона. Он не мог сделать этого до сих пор, хотя и вне Зоны обычно улавливал эмоции окружающих.

В свои первые месяцы вне Москвы он едва не сошел с ума, только со временем научившись «включать» и «выключать» эмпатию по желанию. Людей за пределами Периметра оказалось слишком много, и все они радовались, грустили, что-то запоминали, рефлексировали, злились, любили…

Когда Денис пытался хотя бы коснуться мыслей Ворона, каждый раз получал невидимый, но очень ощутимый удар. На внутренней стороне век отпечатывалась воронка урагана с сияющими в нем синими искрами. Чем-то она напоминала хмыря, но только внешне, потому что внутренне Денис чувствовал совершенно иное, нежели при приближении к этой мелкой подвижной аномалии, – опасность и восторг. Несмотря на неизбежный удар, воронка была красивой и завораживающей.