Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. "Русская Троя" - Николай Дубровин

Князь Михаил Дмитриевич был назначен главнокомандующим крымской армией в самое тяжелое, безвыходное положение Севастополя и крымской армии. Большая часть лучших и ближайших подкреплений была истощена, атакующие перенесли самое тяжелое время, стали отогреваться на весеннем солнышке и, наученные опытом, сделались вдвое сильнее и обеспеченнее прежнего. При таких обстоятельствах все, что человечески возможно было сделать для спасения чести и славы нашего оружия, было сделано. Главнокомандующий деятельно хлопотал об улучшении быта вверенной ему армии, об увеличении запасов продовольствия, артиллерийских припасов, о заготовлении ружейных патронов и, наконец, сумел найти средства к тому, чтобы увеличить содержание офицерам. Позднейшие потомки, точно так же, как и современники, с глубоким уважением преклонятся пред скромной могилой князя в Севастополе и всегда сохранят благодарность за безупречную деятельность и пользу, принесенную князем М. Д. Горчаковым нашему отечеству.

Отъезд князя Меншикова и его приказ по войскам. – Приказ адмирала Нахимова по севастопольскому гарнизону. – Бой в ложементах 5 марта. – Смерть контр-адмирала Истомина. – Бой в апрошах в ночь с 10 на 11 марта. – Генерал Хрулев. – Монах Иоанникий Савинов

Князь М. Д. Горчаков приехал в Севастополь, когда Меншикова уже там не было. Уезжая из Крыма и поручив временное начальство над войсками генерал-адъютанту барону Остен-Сакену 1-му, князь Меншиков передал войскам благословение императора Александра II на новые геройские подвиги, которыми так обильна была предыдущая оборона славного города.

«Государь Император, – писал он в приказе по войскам от 28 февраля 1855 года, – в милостивом внимании к совершенно расстроенному моему здоровью, Высочайше слагая с меня обязанности по командованию войсками в Крыму и по званию начальника главного морского штаба, на мне лежавшие, при вступлении Своем на престол, 18 числа сего февраля, удостоил меня от 19 сего же месяца Монаршим рескриптом, в котором, между прочим, изображено нижеследующее:

«В общей глубокой горести о кончине Нашего Благодетеля, да будет нам утешением истинно русская храбрость, с которой вверенные вам войска встретили неприятеля и противодействуют его покушениям.

Поблагодарите от меня всех доблестных защитников Севастополя за блистательные подвиги, коими они украсили наши военные летописи; перешедший в жизнь вечную, Царственный вождь Православного воинства, благославляет свыше их стойкость и беспримерную неустрашимость».

Товарищи! Что могу еще сказать после двух Царственных благословений вам на верную и честную службу Престолу и Отечеству?

Тяжкими недугами разлученный с вами, мне остается только искренно поблагодарить всех и каждого из моих морских и сухопутных войск, сотрудников от генерала до рядового, за неоднократное доставленное мне счастье передавать им «царское спасибо», и, покидая по необходимости, ряды доблестного воинства, я утешаюсь убеждением, что, удостоенное прежде, оно не перестанет и впредь заслуживать Монаршее одобрение, радуя нашего Царя успехами защиты православного дела.

Товарищи! Прощайте! Господь да помогает вам!»

И стали товарищи-богатыри радовать царя пуще прежнего, так что начальству приходилось останавливать излишнюю отвагу севастопольского гарнизона. Павел Степанович Нахимов, бывший в то время начальником севастопольского гарнизона, сам никогда не щадивший собственной жизни, неусыпно наблюдал, чтобы люди не подвергали себя опасности без особенной надобности. Видя, что многие выказывают излишнюю храбрость, он просил своих подчиненных сохранить ее для более важных случаев обороны. В приказе по севастопольскому гарнизону 2 марта П. С. Нахимов писал:

«Усилия, употребленные неприятелем против Севастополя 5 октября и в последующие затем дни, дают основательный повод думать, что, решившись продолжать осаду, враги наши рассчитывают на средства еще более громадные; но теперь шестимесячные труды по укреплению Севастополя приходят к концу; средства обороны нашей почти утроились, и потому кто из нас, верующих в правосудие Божие, усомнится в торжестве над дерзкими помыслами неприятеля? Но разрушить их при большой потере со своей стороны не есть еще полное торжество, и потому-то я считаю долгом напомнить всем начальникам священную обязанность, на них лежащую, именно предварительно озаботиться, чтобы при открытии огня с неприятельских батарей не было ни одного лишнего человека не только в открытых местностях и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для неразлучных с боем работ были ограничены крайней необходимостью; заботливый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средство сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергавшихся опасности. Любопытство, свойственное отваге, одушевляющей доблестный гарнизон Севастополя, в особенности не должно быть допущено частными начальниками; пусть каждый будет уверен в результате боя и спокойно остается на указанном ему месте; это в особенности относится к гг. офицерам. Я надеюсь, что гг. дистанционные и отдельные начальники войск обратят полное внимание на этот предмет и разделят своих офицеров на очереди, приказав свободным находиться под блиндажами и в закрытых местах; при этом прошу внушить им, что жизнь каждого из них принадлежит отечеству и что не удальство, а только истинная храбрость приносит пользу ему и честь умеющему отличить ее в своих поступках от первой.

Пользуюсь этим случаем, чтобы еще раз повторить запрещение частой пальбы: кроме неверности выстрелов, естественного следствия торопливости, трата пороха и снарядов составляет такой важный предмет, что никакая храбрость, никакая заслуга не должны оправдать офицера, допустившего ее. Заботливость о сохранении города, вверенного Государем нашей чести, пусть будет ручательством за меткость и хладнокровие наших молодцов-артиллеристов. Приказ этот прошу гг. дистанционных и отдельных начальников войск прочесть при собрании всех гг. офицеров».

Между тем работа на Камчатском люнете деятельно производилась. Люнет-выскочка рос не по дням, а по часам на радость родителям своим – егерям Камчатского полка, к досаде и огорчению союзного врага. Далеко выдался он от боевой ограды Севастополя – и разобщил работы вражьи. Неприятель ощущал большую неприятность от близкого присутствия такого соседа. Он обратил весь огонь своей артиллерии на Камчатский люнет и на двух его соседей, Волынский и Селенгинский редуты. Сердито огрызалась эта троица от сильного врага и останавливала его работы настолько, что союзники туго подвигались вперед. Несколько раз пытались они овладеть впереди лежавшими перед Камчатским люнетом ложементами, но каждый раз были вытесняемы с большим уроном ротами Якутского, Томского и Волынского полков. Случалось, что наши, преследуя по пятам неприятеля, врывались в его траншеи и завязывали там упорный рукопашный бой. Таким наиболее характеристичным случаем был бой 5 марта. Лишь только наступили сумерки и ночная цепь наша заняла обычное место перед вновь строившимся Камчатским люнетом, неприятель открыл частый ружейный и артиллерийский огонь, а потом, вдруг прекратив его, бросился тремя колоннами, обошедшими ложемент с тыла, но был встречен батальным огнем солдат Якутского полка. Услышав первые выстрелы, генерал Хрулев двинул три роты Волынского полка навстречу французам. Отброшенные штыками на наши же укрепления, французы попали на штыки якутцев. Неприятель спасался бегством в свои траншеи, из-за которых и открыл сильный ружейный огонь. Хотя победа осталась за нами, но генерал Хрулев, следивший опытным глазом за всем происходящим, видел, что дело этим не кончится, что французы еще раз попытаются атаковать нас. Сильный ружейный огонь из-за траншей указывал, что за ними скрывается многочисленный неприятель, и потому генерал Хрулев в ожидании нового нападения приказал командиру Якутского полка полковнику Вялому вывести из люнета один батальон и, подкрепив его с обеих сторон двумя ротами Томского полка, быть готовым для встречи неприятеля. Последний не заставил себя долго ждать: новые колонны его бросились с барабанным боем, но были встречены штыками и снова прогнаны в свои траншеи.