Самые великие женщины мировой истории - Наталия Басовская

Что же касается австрийской армии, то она сражалась за Силезию. Эта область была раной на сердце Марии-Терезии. Но отвоевать ее так и не удалось.

Гораздо больше Австрия получила в 1772 году, когда вместе с Россией и Пруссией приняла участие в первом разделе Польши. Мария-Терезия, как всегда, вела себя очень по-женски. Она много говорила и писала о том, что раздел Польши – затея нехорошая, несправедливая, что она лично против такого решения. Как бы в слезах она приняла в этом участие. И получила очень хороший кусок территории, так называемую Галицию – богатые земли с центром в городе Львове.

Во внутренней политике Мария-Терезия уделяла большое внимание просвещению. При ней прошла первая перепись населения. В университетах было введено изучение естественных наук, написаны новые учебники. Проводилась университетская реформа, причем любимых Марией-Терезией иезуитов отстранили от руководства всеми университетами. Значит, императрица почувствовала, что их власть – это вчерашний день европейской культуры.

Трогательно наивной была организованная Марией-Терезией школьная реформа. В деревне вводилось обязательное обучение, конечно только для свободных, на протяжении одного-двух лет. А в городе – пятилетнее обучение.

Марию-Терезию ценили выдающиеся люди эпохи. Йозеф Гайдн в 1769 году посвятил ей симфонию, которую назвал ее именем, а симфонию «Королева» – ее дочери Марии-Антуанетте. А маленький Моцарт был замечен императрицей и, как говорят, сидел у нее на коленях.

Безусловно, напрашивается сопоставление австрийской ситуации второй половины XVIII века с российской. На престоле в обеих странах значительные женские фигуры – Мария-Терезия и Екатерина II. Между ними не было и не могло быть личной симпатии. Начать с того, что Екатерина, став женой наследника российского трона, приняла православие, а Мария-Терезия была фанатичной католичкой. Кроме того, Екатерина тянулась к французскому Просвещению, что было чуждо Марии-Терезии. Противоположным оказалось и их отношение к семейным ценностям. Но кроме всего этого, было, наверное, и чисто женское ревнивое чувство. Как в пушкинской сказке:

Неизвестный художник. Портрет Марии-Терезии в трауре. XVIII в.

Такое женско-императорское соперничество за право быть главной монархиней Европы.

Правление Марии-Терезии сочетает в себе бесконечную полуфеодальную войну за габсбургское наследие с попытками усовершенствовать порядки внутри страны, но без радикальных преобразований, а также стихийное, как будто бессознательное просветительство. По оценкам историков, золотой век Австрии начался то ли при ней, то ли при ее сыне Иосифе II. Еще при жизни матери, с 1764 года, он официально стал ее соправителем. Это был мудрый шаг императрицы, которая нежно любила сына, при этом не позволяя ему реально влиять на государственные дела.

Последние годы Марии-Терезии были очень мрачными. Из своего былого глубокого и, наверное, искреннего траура по поводу кончины супруга она сотворила настоящий культ. Утратив былую подвижность, видимо из-за больных суставов, и в целом плохо себя чувствуя, она тем не менее продолжала жить на третьем этаже, куда перебралась с первого после смерти мужа. Долгими часами, все увеличивая время, она молилась в бывшей комнате Франца-Стефана, превращенной в капеллу.

Мартин ван Мейтенс. Император Франц I Стефан. 1745 г.

Поскольку Мария-Терезия была уже не в силах спуститься и подняться по лестнице, для нее изготовили что-то вроде веревочного лифта, на котором ее опускали и поднимали. Рассказывают, что однажды «лифт» повредился и императрицу с затруднениями вели вниз с третьего этажа. И тогда она воскликнула: «Он не отпускает меня! Он не хочет меня отпускать! Ничего, я скоро сюда приду». Она всегда была склонна к театральности.

Мария-Терезия скончалась в Вене в 1780 году. Она, как и обещала, воссоединилась с мужем: они погребены в общем саркофаге.

Ей пришлось пережить нескольких своих детей.

Надеялась на счастье Марии-Антуанетты, так «удачно» выданной замуж за наследника самой «престижной» в Европе французской короны. Мария-Терезия не дожила до страшной развязки судьбы своей дочери, жизнь которой прервала революционная гильотина через тринадцать лет после смерти императрицы.

Две дочери императрицы стали аббатисами, два сына, Иосиф и Леопольд, – императорами. Показательно, что после смерти своей очень осторожной матери Иосиф II начал в Австрии и в других габсбургских землях радикальные реформы.

Такова была одна из самых знаменитых женских судеб XVIII столетия.

Эта женщина, королева, прожившая недолгую жизнь, чем она запечатлелась в истории?

Думаю, поразительным легкомыслием и незнанием своего народа, своей страны – Франции. И незнание это зашло так далеко, что, когда народ восстал, и дело шло к революции, страшной и кровавой, она по-детски спрашивала: «Что это с ними?» – «Они хотят хлеба, у них нечего есть». – «Пусть едят пирожные», – отвечала она. Ее ответ стал историческим анекдотом. И как всякий исторический анекдот, он передает сущность, квинтэссенцию образа.

И второе. Всем запомнилась ее страшная смерть на гильотине. В 1793 году самая изящная головка Европы по требованию восставшего народа была отрублена и показана палачом яростной и улюлюкающей толпе. Жуткая, мрачная картина! Какой бы ни была Мария-Антуанетта, этот финал, безусловно, пример бессмысленности и дикости революции.

Что может быть хуже революции? Спрашиваю я себя и отвечаю: только еще одна революция. Французская, которую в силу склонности обожествлять и возвеличивать любые потрясения, советское время называло Великой, была кровавой. И большевики учились именно у нее. Ленин был добровольным и, наверное, лучшим учеником Робеспьера и якобинцев. Оттуда – и «враги народа», и «тройки», и стучащая непрерывно гильотина – изменились лишь технические средства, и жертв стало неизмеримо больше. Как отличный ученик Ленин пошел дальше своего учителя.

Так вот, в это страшное время довелось оказаться во Франции Марии-Антуанетте. Она родилась 2 ноября 1755 года. Ее родители – император Франц I Австрийский и Мария-Терезия, его жена и соправительница. В 1770 году Марию-Антуанетту выдают замуж за французского дофина. Ей 15 лет. Ему примерно столько же. Но у нее как-то затянулось детство, ей еще хотелось играть в куклы. Однажды в Версале ее застали в одной из отдаленных комнат, где она играла с кем-то «из простых». Отправляясь во Францию, она все порывалась взять свои игрушки, но ей запретили. Принадлежность к царствующему дому, требования соблюдения протокола вводили массу запретов, создавая своеобразную моральную тюрьму, в которой и оказалась эта девочка-подросток. Это меняет, уродует личность.