Идиот нашего времени - Александр Владимирович Кузнецов-Тулянин

эти секунды, то оказался бы точно под носом у машины. Нужно было избавиться от мешка. Как можно скорее! Быстро пошел по тропе назад, лихорадочно высматривая место поудобнее, чтобы спрятать сверток. Наконец сунул мешок под кустарник, нагреб старых веток и надрал травы, чтобы прикрыть. Спрятал так, что, кажется, ничего не было видно. И опять побежал к дороге, уже совсем задыхаясь: в груди горело, воздуха не хватало, сердце билось так, что в ушах гудело. Но не пробежал и десятка шагов, как пришел в ужас: могло же такое придти в голову! Оставить сверток в лесу! А вдруг уже бегут по следу? Куда же им еще бежать! Только по этому лесочку. А вдруг бегут с собакой? Впопыхах вернулся к тому кусту… Нет, не тот куст! И не тот!.. Стал искать, судорожно перебегая с места на место… Наконец — вот он, сверток! Схватил, побежал к дороге, чувствуя, что еще немного и не выдержит такого напряжения, просто ноги подогнутся. На этот раз не останавливался — или пан или пропал — вышел из лесочка сразу, но еще минуты две пришлось ждать, когда будет просвет среди мчащихся машин. Кое-как перешел на другую сторону. Перепрыгнул через придорожную канавку, пошел спешно по тропинке и, уже подходя к углу бетонного забора, за которым тянулись складские помещения, опять услышал нудно и мерзко накатывающий и опадающий звук сирены. Невольно остановился, прислушиваясь. Поравнявшись с тропой, сирена замолкла. Дорогу закрывал угол забора. Сошникова будто насильно потянуло назад, он сделал несколько шагов к углу, и выглянул.

На обочине стояла машина с мигалкой, но теперь уже другая, не те угловатые «Жигули», которые он видел первый раз, а длинная приземистая иномарка. Мигалка на крыше разметывала синие и красные гейзеры совсем бесшумно. Из машины вышли трое. Двое, в форме, один из которых был с коротким автоматом, пересекли дорогу, жестами заставляя остановиться и пропустить их автомобили. Стали с краю лесочка, а третий, в гражданской одежде, постояв некоторое время на обочине, вдруг повернулся и не спеша направился в противоположную сторону, прямиком к Сошникову.

Сошников тут же спрятался за угол, чувствуя, как льдом стиснуло грудь, и почти тотчас опрометью бросился по тропе вниз, безотчетно стараясь бежать ближе к бетонной стене. На тропе спрятаться было негде. Если тот человек в гражданской одежде сейчас дойдет до угла, тут же увидит убегающую фигуру. Тогда догонят, непременно догонят, как не догнать, если все, что Сошников проделал, уже было сверх его физических возможностей. Нужно было пойти шагом. Возможно, тогда не окликнут — мало ли что за человек идет по дорожке. Но он все равно продолжал бежать. И тут увидел выступ в сплошном заборе. Один забор переходил в другой, и в том месте, где они состыковывались, был образован небольшой уголок, так что если встать за этот уголок и вжаться в стену, то, наверное, можно было спрятаться. Он так и сделал. Стоял какое-то время, прижимаясь спиной к стене и пытаясь перевести дух — дышал громко, хрипло. Наконец перехватил дыхание и уголком глаза едва выглянул за угол. Тут же отшатнулся: тот человек продолжал идти в его сторону. Сошников мельком успел различить даже черты его лица: худощавый мужчина, далеко не молодой. Уже, кажется, стали слышны шаги. Тут же возникло побуждение выйти навстречу. Выйти, сказать: «Это я…» Но ему как-то недоставало сил сделать шаг, он все ждал появления того человека, но тот все не показывался.

Некоторое время спустя опять немного выглянул. На тропе никого. Сошников тут же поспешно вышел из своего укрытия и быстро пошел по дорожке дальше. Стена понемногу начала делать плавный изгиб. Он шел спешно, а незадолго до поворота опять побежал. И уже поравнявшись с плавным поворотом, почти оказавшись в невидимой зоне, на бегу обернулся: в самый последний момент на тропе вновь кто-то появился. Он продолжал бежать, тяжело топая, задыхаясь. Навстречу шла женщина, испуганно глядя на него, посторонилась, войдя в самый бурьян.

Но вот дорожка вывела его к станции. Здесь он остановился и некоторое время стоял, согнувшись, опершись на сверток, как на короткий костыль. Только хрипел и плевался, не поднимая головы, даже когда кто-то прошел мимо. Но едва смог выпрямиться — быстро пошел дальше.

На перроне не было ни души. Пошатываясь, он прошел через пути, вышел на улочку, ведущую через частный сектор, повернул на соседнюю, идущую параллельно с железной дорогой, и вскоре вышел на набережную.

В сплошных зарослях ивы по берегу реки в некоторых местах к воде были пробиты тропы. Наверное, все это были рыбацкие подходы к воде, но теперь рыбаков поблизости не было. В одном таком месте Сошников спустился к реке. Осмотрелся, хотя в густых зарослях увидеть что-либо ни справа, ни слева было невозможно. Только противоположный берег, вдоль которого так же точно тянулись заросли, а выше поднимались глухие корпуса большого завода. Здесь он кинул сверток в реку. Тот с шумом плюхнулся в мутную воду и тут же скрылся из виду. Следом полетели патрон и отстрелянная гильза.

Он еще постоял некоторое время, убеждаясь, что река надежно затянула сверток, и после этого выбрался на разбитую дорогу, дошел до людной улицы и побрел домой, совершенно опустошенный, выжатый от усталости. И только тут он вспомнил: там, в той темной комнате, куда он вошел целую жизнь назад, а потом полез под кровать, в самом дальнем темном углу, он нащупал сложенный бумажный листок. А когда вынес его на светлое место, прочитал выведенное специально для него крупно и внушительно отцовской рукой: «Ничего не бойся!»

III. Нина

Есть неоспоримо красивые и добрые места. Это может быть чистое неподвижное озеро посреди золотого бора. Или двухэтажный городок, окруженный лесами, в котором давным-давно родились твои родители и где твой собственный взор прорезался в белый свет: раскрытое окно, обнаженная прохладная рука матери, на сгибе которой лежит твоя щечка, огненный шар вверху, развеивающий миллионы лет твоей тьмы.

Нина Смирнова родилась в семье стареющих учителей. Судьба иронично улыбнулась им из полусонного брачного ложа — маме было пятьдесят два года, папе — шестьдесят два. Жители городка, доживавшие до столь преклонного возраста, давно числились в заслуженных бабушках и дедушках, иные же нетерпеливцы успевали прирастить к своему родовому званию приставку «пра…» Так что чета Смирновых вдоволь потешила городок, а заодно областных акушерских светил, которые целой делегацией приезжали в городок посмотреть на необычную роженицу.

Сначала мама приняла беременность за смертельную болезнь,