Пароль «Аврора» - Мила Бачурова

– Вот она – что надо. – Джек предъявил наполненный реактивами рюкзак. – Правильно бункерный сказал. Дохлая – не понять, в чем душа держится, но молодец. Сперва-то заочковала, я уж давить не стал. А потом сама прискакала. Днем, когда ихние заснули все.

Герман хмурился. Он все-таки больше рассчитывал на помощь Григория.

– В следующий раз пусть Лара в Бункер идет, – распорядился он. – Если эта барышня на одни твои прекрасные глаза повелась, в другой раз и взбрыкнуть может. Бабы – народ непостоянный.

– Ты тут? – Лара заглянула к Джеку в комнату. – Вернулся?

– Не, еще в завалах, – отозвались из-за дверцы шкафа. – Завтра приходи.

– Да ну тебя.

Лара, войдя, потрогала печку – горячая, хоть сегодня не поленился протопить. Открыла дверцу, сгребла в горку дотлевающие угли. Села на Люкову кровать – та стояла напротив печки, Люк любил тепло.

Почти половину комнаты занимали спортивные маты у дальней стены. Между полом и потолком висела боксерская груша. Стены были украшены выцветшими постерами, над каждой из трех кроватей – своя, любовно подобранная коллекция.

Раньше они жили тут втроем: Джек, Люк и Гарри. Боролись на матах, молотили по груше, развешивали постеры. Зимой препирались, кому идти за дровами и топить печку. Одежду аккуратист Гарри складывал в шкаф, а Джек с Люком наваливали на спинки кроватей, доводя тем самым Гарри до белого каления. Примерно раз в месяц лучнику удавалось заставить друзей разобрать барахло, после чего вороха на спинках начинали накапливаться заново.

Теперь Жека остался в комнате один. Никого к себе не приглашал и сам ни к кому в соседи не напрашивался.

Лара посмотрела на спинку его кровати – пусто. Вещи Жека убрал.

«Наверное, все мы такие, – мелькнула дурная мысль, – если вдруг Олеська…» Лара зажмурилась и помотала головой. Нельзя про такое думать, беду накаркаешь.

Окликнула:

– Одевайся, я не смотрю.

– А то не видала ты там чего-то. – На дверце шкафа повисло полотенце, босые ступни, выглядывающие из-под дверцы, перетоптались – Джек одевался.

Вышел, в джинсах и малиновой футболке с силуэтом извивающейся стриптизерши на груди.

Лара покосилась на собственный ярко-желтый халатик с плюшевыми кошачьими ушками на капюшоне. После опостылевшего камуфляжа каждый из «бойцов» отрывался по-своему.

– Ну что, как в Бункере?

– Нормально.

– Карточка сработала?

– Как родная.

– Уф-ф, – выдохнул Джек. – Я боялся, хватится лохматая – замок перенастроят, от греха. – Уселся на Люкову кровать рядом с Ларой, стулья в комнате не держали за ненадобностью. – Но, видать, решила, что сама где-то прощелкала… А девка как? Все приготовила?

– Приготовила. Привет тебе от нее.

– Во, счастье-то привалило!.. Гостинцы бункерному кто повез? Сталкер?

– Угу.

Лара помолчала. Погрустнела.

– Маринкины ребята говорят, бункерного у Толяна бьют. И я тоже чувствую, что хреново ему.

– Толяну всё отольется, – глядя перед собой, холодно пообещал Джек. – Олеська говорит, надо этого гада на солнце выкинуть, а я бы пристрелил. Посмотреть хочу, как черепушка его поганая разлетится.

Из Владимира пленники попытались бежать. Попытка провалилась, и Гарри Толян сжег. Покрытый волдырями труп бросил в ту же камеру, где держал Джека и Олесю. Не убирал до тех пор, пока обоих не начало выворачивать от смрада.

Олеся, вернувшись из плена, разговаривать перестала вовсе. Сутки напролет проводила на стрельбище, всаживая в мишени пулю за пулей. В конюшню, ухаживать за лошадьми – этого никто в поселке лучше нее не умел – уходила, лишь подчиняясь приказу Германа. А при первой возможности снова возвращалась на полигон.

Джек не изменился. Вроде бы. Ржал и балагурил по-прежнему. Только иногда подвисал, глядя перед собой – и тогда в глазах у него плескалось такое, что Ларе становилось страшно.

– Я до сих пор не понимаю, – горько проговорила она. – Неужели нельзя было с Евгеньичем договориться, чтобы бункерного Толяну не отдавать? Чтобы вас на лекарства обменять, на батареи для генераторов? Да мало ли, на что?

Джек покачал головой:

– Нельзя было. Толяну, падле, башню совсем сорвало. Для себя ему и лекарств и энергии хватает, а на поселок плевать. Жить хочет. Чем больше стареет, тем сильнее хочет. А в башке засело, еще с того раза, что бункерный чудо сотворить может! Он ни на что другое меняться не стал бы – потому Герман и тогда Евгеньичу ничего не сказал, и сейчас молчит.

– Сейчас в Бункере уже и не Евгеньич главный, – напомнила Лара. – Евгеньич плохой совсем, мне девка рассказывала.

– Угу. А Вадя – козел! И вообще, мерзко у них там. Вранья много.

– Кто бы говорил.

– Я не так вру. – Джек помолчал. – А Вадя – жаба надутая. «Вакцина», «теория», «спасение расы», – передразнил он. – Брехня это! По херу ему все, кого спасать собрался. Если от чего и тащится, так сам от себя. Какой он крутой и как всех облагодетельствует. Как все за ним бегать будут и в рот заглядывать, памятник золотой поставят. «С вакциной мы шагнем в новую эру, – Джек, очень похоже на Вадима, задрал подбородок и поправил несуществующие очки, – Кирюша мне нужен, чтобы продолжать разработки, вместе мы спасем человечество»… Срать он хотел на человечество! И на Кирюшу тоже. Злится только, что бункерный свою линию гнет, вместо того, чтобы ему подмахивать. И, ты думаешь, он эту вакцину, когда изобретет, всем подряд раздавать будет? Хрен там! Они у себя в Бункере новых людей будут выращивать. Из пробирки.

Лара обомлела:

– Как это?

– Не знаю, но, видать, способ есть. Тем, кто родится, мозги будут мерить. Умных, как бункерный, у себя оставлять, а таких, как мы с тобой – наверх выпихивать, чтобы пахали.

– С чего ты взял?

– Слыхал, как они с лохматой терли. Я пропуск в хранилище искал – решил лабораторию обшарить, девка сказала, что чаще всего там зависают. По клинике-то полазить не сумел, на минуту один не оставался – то медсестра, то доктор рядом отсвечивали. И в комнате у доктора тоже ни фига не нашел, он туда, по ходу, только спать приползает. Я и двинул в лабораторию – после восьми у них, вроде, все разбегаться должны. Дверь дернул – не заперто, внутри тихо. Зашел – а Вадя с лохматой, оказывается, там! Ну, то есть, не прямо там, а в следующей комнате, треплются сидят. Дверь открыта, слышно хорошо. Меня, вроде, не видать. Я и давай по столам лазать, а заодно их послушал.

– Псих! – решила Лара. – А если бы спалился?

– Не спалился бы. Они ж не как мы – встали да пошли. Сперва обсудят десять раз: «Не пора ли уходить?» За это время дохлый оживет да смотается.