Малоизвестный Довлатов - Сергей Донатович Довлатов

едет.

— Не помню.

— Картина Одесской студии. «Назову тебя Юркой». Может, ты и фильма не видел?

— Нет, — сказал я...

Через полчаса телефон зазвонил снова.

— Господи, — кричала Лида, — до чего же ты бестолковая! Если автобусом, то до Будапештской. А в такси — до проспекта Славы, шестнадцать...

— Роскошная дама, — засмеялась Лида, — такси ей подавай...

Антонина Георгиевна мне сразу не понравилась.

Крупная, рыжая, в модной блузке с пятном на груди, она чересчур шумела. А увидев меня, как закричит:

— Это тот самый Генрих Лебедев, который украл из музея нефритовую ящерицу?!

— Нет, — смутилась Лида, — ты все перепутала.

Возникла неловкая пауза. Мне удалось сдержаться.

— Я, — говорю, — представьте себе — другой, еще неведомый избранник.

— Чего это он? — поразилась гостья.

— Не обращай внимания, — сказала Лида.

Антонина Георгиевна подошла к столу. Зябко поеживаясь, сложила руки на груди. Потом спросила:

— Хоть выпить-то есть?

— Все кончилось, — сказала Лида, — поздно. Тебе уже хватит.

— Что значит — хватит? Я только начала. Нельзя послать этого типа?

— У меня нет денег!

Эту фразу я почему-то счел нужным выговорить громко и отчетливо. С каким-то неуместным вызовом... И даже с оттенком торжественной угрозы.

— Денег навалом, — брезгливо обронила гостья.

— Все равно, — сказала Лида, — уже третий час ночи. Рестораны закрыты...

Коробку с «Русским бальзамом» она незаметно поставила в шкаф.

— Ну и жизнь в этой колыбели революции! — сказала гостья.

Затем потребовала чаю и начала рассказывать о себе. Воспроизвожу ее рассказ дословно. Он прерывался восторженными восклицаниями Лиды. А также моими скептическими репликами. Итак:

«Весь этот год — сплошной апофеоз! Людка Чурсина завалила пробу. Браиловский вызывает меня. Я отказываюсь, но еду. Людка в трансе. Платье у нее такое страшненькое, а я целый гардероб везу. Туфель — двенадцать пар, нет, вру, одиннадцать. Явилась, значит, с чемоданом на площадку. Браиловский кричит: «Шапки долой! Перед вами — актриса!» Общий восторг! Короче, Людка — в трансе. Я — в люксе. Приносят сценарий. Я три страницы прочитала и говорю: «Дрэк, а не сценарий. Где фактура? Где подтекст, вашу мать?..» Собираю шмотки и в аэропорт. Браиловский в трансе. Людка прыгает от счастья... Через три недели сижу в ЦДЛ. Заходит Евтушенко с Мариной Влади...»

— Женька Евтушенко? — спросила Лида.

«Ну... Высоцкий был на съемках. Заходит Евтушенко. Естественно, шампанское, коньяк... Знакомит с Мариной. У Марины, я посмотрела, ни грамма косметики, один тон. Я, говорит, Марина Влади. Ты представляешь? А я сижу в открытом платье и ни звука. У Женьки шары вот такие...»

Несколько раз мы с Лидой переглядывались. Затем она сказала:

— Я с утра в резерве. Так что надо спать ложиться.

— Ерунда, — протянула гостья, — сиди. Успеете еще...

Тут мы услышали пошлость. Лида смутилась, я отвернулся и закурил. Мне все это стало надоедать.

Я умылся. Затем поставил будильник на восемь утра. То есть вел себя почти демонстративно.

Лида сложила в раковину грязную посуду. Она казалась такой усталой. Наша гостья тоже приуныла. Потом мы все легли.

— Ой, нет, — сказала Лида, когда я тронул ее за плечо, — успокойся, ради бога. Поздно... Какие все мужчины — гады!

— Все! Что значит — все? — сказал я.

Но девушка уже спала. Или притворялась, что спит...

Проснулся я около шести часов. Комната была залита невесомым июньским светом. Я сел, огляделся и едва не вскрикнул.

За стеклянной дверью на кухне танцевала Антонина Георгиевна. Танец был изысканный, грациозный, с необычными фигурами, долгими паузами. В руке она держала легкий газовый платок. Бесшумно двигаясь, взмахивая платком, она задевала то край умывальника, то стенные часы, то цветочный горшок.

Глаза ее были полузакрыты. На лице я заметил выражение тихого счастья. Этот безмолвный хореографический номер производил ужасное и трогательное впечатление.

Я разбудил Лиду, и несколько мгновений она следила за гостьей. Потом натянула халат, включила магнитофон и с грохотом отворила рамы. Мне нравилось, что Лида всегда так быстро переходила от глубокого сна к активной деятельности. За исключением тех минут, когда я домогался ее любви...

Я посмотрел в окно. С девятого этажа казалось, что на земле царит абсолютный порядок. Газоны ярко и аккуратно выделялись на сером фоне. Ровные линии деревьев образовывали четкие углы на перекрестках. В эту секунду я испытал знакомое чувство, от которого мне делается больно. Мне захотелось оказаться там, на ветру перекрестков. Там, где человеческое равнодушие успокоило бы меня после всей этой духоты, любви и нежности...

Гостья услышала шум и оказалась на пороге.

— Чего ты поднялась? — спросила Лида. — Еще автобусы не ходят.

— Нужно позвонить в Москву. — Антонина Георгиевна решительно сняла трубку.

По неумолимым законам абсурда ее тотчас же соединили.

— Семен, — крикнула она, — ты дома?

— Ты всех разбудишь, ненормальная, — сказала Лида.

— Семен, значит, ты дома! А я была уверена, что ты развлекаешься!

— Тошка, перестань, — сказала Лида и добавила: — Это ее муж...

— Я думала, что у тебя сублимация. Должен же ты сублимировать научный потенциал?! Отвечай, вейсманист-морганист!.. Где Митя? Позови Митю! Позови моего сына, негодяй! Позови, иначе я буду звонить каждые три минуты! Причем не тебе, а самому Косыгину!..

— Перестань, — сказала Лида, — ты у меня в гостях. Ты не должна оскорблять людей. Мне это неприятно.

Антонина Георгиевна бросила трубку. На лице ее выступили розовые пятна.

— Поеду на «Ленфильм» и все скажу Киселеву. Кисель меня поймет.

— В шесть часов утра? — засмеялась Лида. — Тебе придется излить душу швейцару.

— Я скажу им все, — продолжала гостья, — абсолютно все. Я им такое припомню! Пушкина убили, Лермонтова убили, Достоевского сделали эпилептиком... Достоевского им не прощу! Вот кого жалко, хоть он и украл, паскуда, мой сюжет!..

— Успокойся, — говорила Лида, — успокойся. Ложись и спи. Дать тебе валерьянки?

— Поеду на «Ленфильм» и крикну в матюгальник: «Да здравствует Солженицын!»...

Лида обняла ее и с трудом уложила в постель. Мы тоже легли.

— Ненормальная, — шепнула Лида, — Тошка — ненормальная. Я в этом окончательно убедилась. Ей нельзя пить. Ей надо лечиться. Казалось бы, жизнь дала человеку все! Славу, деньги, общественное положение, муж — кандидат наук, зоолог... Сын шахматами увлекается, близорукий, правда...

— Ты