Московский принц для Золушки - Наталия Миронина

– Ого! – выдохнул Собакин, обнял и поцеловал в ответ.

Рябцев, видевший все это, набрал телефон мамы, чтобы узнать о ее самочувствии.

Собакин был старше Таты на два года. Но, странное дело, Белозерова совершенно не чувствовала этой разницы. Более того, иногда ей казалось, что она – старше. В чем была причина, откуда шло это чувство возрастного превосходства, сказать сложно. Может, потому что она знала, что вокруг Собакина множество родственников, и это создавало образ любимого всеми ребенка. Пусть большого, взрослого, но ребенка. Может, потому что поведение Собакина иногда было легкомысленным, во всяком случае, его внешние проявления. Или, может, манера одеваться, стиль, выбранный им, делал его «вечным мальчиком». Нельзя сказать, что это роняло Собакина в глазах Таты. Но чувство превосходства она иногда не могла подавить.

Они встретились в центре утром в среду. Март полностью вступил в свои права – снега в городе почти не осталось. По этому случаю Собакин был одет очень легко.

– Послушай, только восьмое марта, а ты уже в легкой куртке, – попеняла ему Тата.

– Это я специально, чтобы ты проявила заботу обо мне. Это так приятно! – скорчил физиономию Дэн и вручил ей огромный букет тюльпанов. – Я рад, что сегодня ты не в своем банке. И очень рад, что ты позвонила.

– Между прочим, выходные. Хотя некоторые у нас работают. А я свободна два дня. Но из двух дней четыре часа я посвящаю немецким винам. Тем самым, что производят в долине Рейна.

– У тебя занятия? Или работа?

– У меня семинар, в четверг, в два часа дня. Я давно подала заявку на участие.

– Здорово, но жаль, что не целых два дня!

– Мне тоже, но после семинара можем встретиться!

– Да, конечно! – Собакин уже повеселел, что неожиданно расстроило Тату. «Быстро он утешается! – по-женски ревниво подумала она. – Вот Рябцев бы…»

Что бы в этом случае сделал Рябцев – никому не известно, только Тата еще не знала, что Собакин не относится к эгоистам, диктаторам и уважает чужие интересы. Конечно, в начале отношений хотелось бы страстей, обид, построенных на ревности и привязанности, но никто из тех, кто получает удовольствие от таких вещей, не задумывается, как будет потом, в нормальной, повседневной жизни. Вот и Тата, слегка обидевшись на то, что Собакин спокойно отпускает ее на четыре часа заниматься своими делами, не подумала, что это хороший знак.

Собакин, между тем, что-то искал в телефоне, а найдя, поднял на Тату глаза и сказал:

– Я отпущу тебя к твоим винам, но сегодня мы с тобой уезжаем.

– Куда это?

– На этюды.

– Это ты на этюды, а я? – рассмеялась Тата.

– А ты – со мной.

– И куда же едем на этюды?

– На дачу. К отцу. Там тепло, есть камин и отличный вид с холма на Пахру.

Тата внимательно посмотрела на Собакина. Тот сначала отвернулся, помолчал, а потом просто сказал:

– Знаешь, мы знакомы с тобой…

– Месяц, почти месяц, – закончила за него фразу Тата.

– Да… Поэтому… Поэтому мы вполне можем вместе поехать на этюды.

Белозерова рассмеялась. Она и так все поняла. Они встречались, они нравились друг другу. Они уже целовались, тяжело расставались. В конце концов, они были взрослыми людьми, но… Собакин жил с мамой. (Ох уж эти мамы!) И что-то мешало ему воспользоваться гостеприимством Таты для «решающего» свидания. А такой замечательный предлог, как этюды в весеннем подмосковном лесу, – это ли не удача.

– Ты на этюды на отцовскую дачу часто ездишь? – лукаво спросила Тата.

И честный Собакин ответил:

– Часто. И один. Только раз там была гостья.

– Женя. Девушка с высоким белым лбом и длинным белым хвостом.

Собакин прыснул:

– Что ж ты так о ней? Как о лошадке…

Воспитанный и деликатный Собакин не мог произнести слово «кобыла».

– Она – хорошая, стильная, – смилостивилась Тата.

– Послушай, нам обязательно говорить сейчас о ком-то еще? Давай быстро заедем к тебе, ты возьмешь все необходимое, и поедем в Пахру?

– Давай, – согласилась Тата. От Собакина исходила какая-то совершенно безумная энергия. «Он просто мальчишка! Как это можно объяснить?!» – подумала она и прижалась щекой к его руке.

Хоть и был март, темнело еще рано. Они добрались до дачи, успели подмерзнуть, потом включали отопление, потом грели чай, потом Тата затеяла горячий ужин, потом они разожгли камин, надышались дымом, проветрили и, наконец, в теплых носках и свитерах устроились на диване.

– Вот тебе и этюды, – сказала Тата, устраиваясь у Собакина под боком.

– Этюды будут завтра, рано утром, когда хороший свет и тени, – с каким-то предвкушением ответил Собакин.

– Ты любишь то, чем занимаешься, – резюмировала Белозерова.

– Очень, – просто ответил Дэн.

– А я не люблю. Я не люблю банк, я там просто зарабатываю деньги.

– Ты любишь заниматься вином.

– Да, и думаю, что это просто память об отце. Понимаешь, я так сохранила связь с прошлым.

– Не думаю. Ты преуменьшаешь собственные желания. Это неправильно. Тебе нравится это занятие, но, как и везде, есть взлеты и падения. В наших увлечениях все точно так же. И потом, иногда жизнь очень отвлекает.

– Ты меня отвлекаешь, – вдруг призналась Тата.

– Это плохо? – Собакин погладил ее волосы и улыбнулся. – Мы с тобой рыжие. И это очень объединяет. Он привстал на локте, наклонился над Татой и поцеловал ее.

– Э-тю-ды! – по слогам произнесла Белозерова.

– Они самые, – ответил Собакин и принялся стаскивать с нее теплый свитер.

– Я же замерзну, – пробормотала она.

– Ничего, мы сейчас согреемся, – отвечал Собакин.

* * *

«А он был прав. Виды здесь сумасшедшие». Тата в трусиках и теплых носках подошла к окну. Там, за тонкими ветками, все было ослепительно синим и желтым. Осевший снег впитал в себя и солнце и небо. Тата в комнате была одна. Еще совсем ранним утром она слышала, как Собакин осторожно вылез из постели и, подхватив одежду, спустился вниз. Потом там лилась вода, шумел душ, слышалось фырканье, свистел чайник, и все это сопровождалось стуком веток в окно. Этот добрый и уютный шум Тата слушала сквозь дрему и совершенно не сердилась, что ее почти разбудили. Прошедшая ночь была такой прекрасной, а радость единения была такой головокружительной, что даже сейчас, утром, ее сердце казалось еще расплавленным от нежности. Потом Собакин ушел – хлопнула дверь, и с улицы послышалось шуршание шагов. Потом стукнула калитка, и наступила тишина. Это были незнакомые места и чужой дом. Это была первая ночь с мужчиной, который уже очень нравился, но от которого отвлекали совсем недавние отношения и болезненный разрыв. Тата сейчас старалась не думать о затее с квартирой, о свадьбе и о том, что руководило ею, когда она, пойдя на поводу у Машки, знакомилась с Собакиным. Тата просто хотела сейчас продлить это утро.