Малинче - Лаура Эскивель

— Никто — слышите меня? — не сможет ни обмануть, ни предать меня. Этому не бывать! Никто не осмелится выступить против меня, никто не будет плести заговоры или шептаться у меня за спиной. Кто решится на это — умрет долгой и мучительной смертью. Никто не осмелится перечить мне, идти против моей воли. Каждый, кто окажется рядом со мной, каждый, кому выпала честь узнать меня, должен стать моей тенью. Только так сбудутся все мои мечты, только тогда мои дерзкие помыслы воплотятся в жизнь, полную величия. Помните: если я умру, такая же участь будет уготована и всем вам.

В это мгновение его взгляд упал на Малиналли. Она давно уже наблюдала за ним, за тем безумием, которое рождал в нем алкоголь. В такие мгновения он был поистине страшен. Его разум словно сгорал, сжигаемый все новыми глотками огненной воды. Эта жидкость растекалась по телу, подменяя собою кровь в сосудах. Стремление стать великим и бесконечное желание мстить, казалось, были у Кортеса в крови. Весь мир он хотел превратить в сплошное поле боя и царство смерти. Словно застарелая гноящаяся рана отравляла его кровь, неся в мозг болезненные стремления. Малиналли стало страшно, она боялась не только за себя, но и за самого Кортеса. Алкоголь никогда не был другом ни для людей, ни для богов. Даже сам Кетцалькоатль под действием пьянящего напитка чуть было не совершил страшный грех кровосмешения. За спиной Кортеса говорили, что, опьянев, он и задушил свою жену. Этот человек и вправду мог убить, и если он решил это сделать, его рука не дрогнет.

Осознание опасности, которой она подвергалась каждую минуту, заставило Малиналли внешне держаться спокойно. Кортес протянул к ней руку, подтащил к себе и негромко, почти шепотом сказал:

— Надоело быть рабыней, хочешь стать госпожой? Что ж, я сделаю тебя знатной сеньорой, но только не моей сеньорой. Я по-прежнему буду для тебя всем, а ты останешься для меня никем. Ты будешь рядом со мной, но вместе мы уже не будем. Твоя кровь смешалась с моей кровью, и эта новая кровь принадлежит нам обоим. Но теперь твоя кровь будет смешана с кровью другого мужчины. Я всегда буду твоим сеньором, но ты моей сеньорой не станешь.

Кортес запрокинул голову и во весь голос закричал:

— Харамильо-о-о-о! Иди сюда, мой верный солдат.

Харамильо повиновался, и едва он успел подойти к костру, как Кортес схватил его руку и положил на грудь Малиналли со стороны сердца. Харамильо смутился и попытался убрать ладонь, но Кортес лишь сильнее прижал ее к груди Малиналли и сказал:

— Подойди ближе к этой женщине, ощути биение ее сердца, почувствуй ее кожу, ее волосы, ее глаза и губы. С этого дня она принадлежит тебе. Пусть эта женщина насытит тебя, удовлетворит все твои желания. Вот тогда и посмотрим, сможешь ли ты рядом с нею стать таким же, как я.

С этими словами Кортес рассмеялся — громко и преувеличенно весело.

Харамильо был его лучший воин, он доверял ему почти как самому себе. Он намеревался связать Харамильо по рукам и ногам и в то же время еще больше подчинить своей воле через волю этой женщины. К тому же к жене одного из самых близких своих друзей он мог относиться спокойнее и ровнее. Отдалив от себя Малиналли, лишив ее возможности обращаться к нему как к своему мужчине, он сможет использовать эту женщину, оказавшуюся неожиданно умной и рассудительной, в полной мере. В том же, что она ему еще пригодится, сомнений у Кортеса не было.

Харамильо изумленно посмотрел на Кортеса. Он не верил своим ушам. Он не знал, произнесены ли эти слова в опьянении, в бреду или же это просто насмешка. Но если во взгляде Харамильо и читалась неуверенность, то сердце его переполняла радость. Он поспешил отвести глаза. Ведь Малиналли и была той женщиной, обладать которой Харамильо мечтал уже так долго. Все началось в тот день, когда он невольно увидел, как Кортес овладел Малиналли на берегу реки. С тех пор он мечтал увидеть ее обнаженной и заключить в свои объятия. Пытаясь сохранять спокойствие, Харамильо спросил:

— Что ты делаешь, Эрнан? Зачем тебе нужно, чтобы я стал мужем Марины? Почему ты объявляешь об этом решении так неожиданно, без всякого предупреждения?

— Харамильо, не пытайся обмануть ни меня, ни себя, — ответил Кортес. — Уже давно, много дней, месяцев и лет Марина является к тебе в твоих снах. Ты уже ее супруг, потому что думаешь о ней непрестанно. Видишь, как горят звезды у нас над головами? Точно так же я вижу, как сгорает твое сердце от желания, когда ты смотришь на эту женщину, когда думаешь о ней. Я дарю тебе эту женщину. Взамен ты дашь Марине знатную фамилию и обеспечишь достойное положение моему сыну. Вот самое главное поручение, которое я могу дать тебе как верному другу. Мне нужна свобода. Помоги мне, Харамильо. Мое дело — идти вперед, меняя ход истории.

Свадьба Харамильо и Малиналли была отпразднована тотчас же, гостями стали воины отряда Кортеса. В ту же ночь молодой супруг, опьяненный вином и желанием, овладел женой несколько раз. Он ласкал ее грудь, покрывал поцелуями тело, растворялся в ней, изливал в лоно Малиналли всего себя… Лишь израсходовав всю долго копившуюся страсть и все силы, Харамильо наконец уснул.

Кортес тоже спал. Хмель свалил его с ног еще задолго до окончания свадьбы. Сон его был глубок и крепок. В этом забытьи Кортес и не заметил, как в ту ночь по его же собственной воле от него навеки отобрали немалую и едва ли не лучшую часть его самого.

Не спала в ту ночь только Малиналли. Уснуть ей не давало желание сгореть, испариться, обернуться улетающей к небу звездой, расплавиться, растаять в пламени солнца — так, как когда-то сделал Кетцалькоатль. Ей не хотелось больше быть самой собой. Она стремилась улететь, стать частью всего и ничего, ничего не видеть, не слышать, не чувствовать, не знать, ничего не помнить. Униженная, одинокая, она задыхалась от обиды и отчаяния. Как избавиться от этой боли, как успокоить смятение, в которое погрузилась ее душа, как искупить свою вину перед вечностью за то, что она по-прежнему остается в этом мире после того, как принесла людям столько бед и несчастий, она не знала.

Она вспомнила о тех мгновениях, когда ее уста соединялись в одно целое с устами Кортеса, когда мысли этого испанца и ее язык становились творцами нового мира. Язык соединил ее с этим человеком, и тот же язык по-прежнему разделял их. Язык был виноват во всем. Империю Моктесумы Малиналли разрушила своим языком. Благодаря ее словам Кортес сумел обрести союзников, которые и обеспечили ему победу. Малиналли нашла для себя достойную кару. Уже под утро она ушла из лагеря и, отыскав среди растений агаву, проколола себе язык длинным острым шипом. Из раненого языка закапала кровь. Малиналли хотелось верить, что так она сможет выдавить из своего разума весь яд черных мыслей, из тела — позор, а из сердца — боль и отчаяние. С этой ночи ее язык уже не будет таким, как прежде. Он не будет создавать прекрасные образы, не будет творить чудеса, донося слова до слуха собеседников. Больше ее язык не станет оружием, не станет инструментом завоевания и разрушения. Не будет он выстраивать сбивчивые мысли, облекая их в слова. Не поведает он никому о том, что происходило с нею и вокруг нее. Язык Малиналли, раздвоенный наподобие змеиного, распухший и искалеченный, не будет теперь орудием разума.