Приходи вчера - Татьяна Олеговна Мастрюкова

часто он не торопился, давал себя разглядеть и сам пялился на нее черными глазами без зрачков.

А квартира у нас тогда была на десятом этаже, без балкона. Под нами жили две сестры-старушки, сверху — одинокая женщина средних лет. То есть шутников-соседей с воздушным шариком, раскрашенным под страшное лицо, я сразу отмела. Дочке сказала, что это, вероятно, птица — голубь или чайка, — которая в темноте и за бликующим стеклом кажется такой неприятной рожей.

Дочка согласно кивала, а потом сказала:

— Эта птица не только в темноте прилетает, мам.

Карниз под окном не был загажен никакими птицами, но я на всякий случай все равно купила противоприсадные шипы, знаете, как щеточка такая. Подумала, если дочкино воображение так воспринимает птиц, то зачем они нам.

Надо бы шторы задергивать, но у нас как-то такой привычки нет. Ну кто нас разглядит на десятом-то этаже, если между нашим и следующим домом — небольшой сквер и дорога? Так, висели, конечно, на окне пестренькие тряпочки, но больше для вида.

Дочке я тогда сказала:

— Зови, разберусь с любым дядькой.

Я действительно готова была разобраться с кем угодно, меня даже местные дебоширы побаивались, когда я, разъяренная, выскакивала выяснять, кто это моего ребенка будит своим ором.

Вот она меня и позвала. Был вечер, самый обычный будний осенний вечер. Я посуду мыла, но все бросила и прибежала в детскую рассерженная, что шипы не помогли. Ну, думаю, задам этому голубю или кто там еще мою дочь пугает!

Это правда была голова. Страшная, лысая, вытянутая, остроухая башка. Очень-очень бледная, мертвенно-бледная. Непонятно, какого возраста, и даже непонятно, какого пола. Это существо прильнуло к окну с наружной стороны, но, заметив меня, нехотя убралось — просто отодвинулось в сторону, из зоны видимости.

Я совсем не ожидала увидеть кого-либо, кроме птицы. Может быть, поэтому по инерции добежала до окна, взмахивая руками и крича: «Кыш, кыш!» И выглянула.

Свет из комнаты ложился на карниз. Детская была угловая, следующей за ней через стенку шла наша кухня, откуда я прибежала.

Он висел на стене дома как раз между освещенными окнами детской и кухни. Видно было очень хорошо, но тело я все равно не разглядела, потому что отвратительная, лысая, какая-то нечеловеческая голова находилась как раз на уровне моих глаз. Это существо было живым — не воздушный шарик, не силиконовая маска.

— Кыш, — сказала я неожиданно дрогнувшим голосом.

— Кы-ыш-ш, — прошипело в ответ существо и медленно, очень медленно ушло в темноту. Сползло. Стекло.

Что я сделала? Резко задернула шторы, дочку забрала к себе в комнату и до одурения читала смешные сказки, пока девочка не заснула в моей кровати. На кухне штор не было, и домывать посуду я не стала.

Оставить дочку одну в квартире побоялась, лишь вышла в прихожую и оттуда позвонила соседке сверху и старушкам снизу. Хорошо, что дверь между моей комнатой и прихожей с такими волнистыми декоративными стеклами, через которые дочка, если что, смогла бы разглядеть, что я здесь. Соседка сверху еще не вернулась со смены, пообещала завтра проверить свои окна. Старушки, перекрикивая телевизор, наехали на меня, что я их беспокою так поздно, пригрозили полицию вызвать. Даже не поняли, кто им звонит.

Я была по-настоящему испугана. Сидела рядом со спящей дочкой и думала, что это такое могло быть. Какая-то экзотическая зверушка, сбежавшая от своих хозяев? Обезьяна? Но в нашем старом панельном доме экзотических животных никто не держал. Все всё друг про друга знали.

А вдруг сошла с ума одна из соседских старушек снизу? Допустим, она ходит в парике, а теперь сняла его, смыла косметику и вот так жутко выглядит. Я давно этих старушек не разглядывала. Правда, трудно представить, что эта старушка — неважно, какая из них, — сумела забраться по гладкой стене, тем более что обе сестры — довольно грузные женщины со всеми сопутствующими возрасту заболеваниями. Уж никак не гимнастки на пенсии, всю жизнь на заводе проработали.

Утром я открыла окно в детской и внимательно осмотрела и карниз, и стены. Потом на улицу вышла — ходила разглядывала наш дом со всех сторон, прикидывала, как можно без строительной люльки и альпинистского снаряжения в наши окна заглянуть.

Никак нельзя.

Я не знала, к кому обратиться и что делать. К психиатру?

Бывают ли коллективные галлюцинации? Или позвонить в полицию? Не знаю, что меня удерживало. Не хотелось верить, что это все по правде?

Страшно подумать, что случилось бы с моей собственной матерью, убедись она, что мой выдуманный монстр существует на самом деле. Рассказать папе? Но что?

Он у себя на даче, розовые кусты укрывает и что-то еще со своим садом делает. Наверняка предложит пожить у него, скажет, что ему как раз рабочие руки нужны. И что работа в саду отлично отвлекает и от неприятных мыслей, и от того, что не можешь изменить. Но я не хочу ничего говорить папе. Кроме него и дочери, у меня никого нет, поэтому теперь я стала оберегать его от лишних волнений, как в свое время оберегала маму…

Я купила плотные шторы в комнаты и на кухню. И тюль. Теперь окна были постоянно занавешены.

Вероятно, мне тогда просто привиделось.

После принятых мер нас довольно долго ничто не тревожило. Сон дочка не теряла, кушала хорошо, я тоже ни на что не жаловалась.

Прошел, может быть, месяц или около того. Я забыла эту историю, вернее, убрала на дальнюю полку памяти. Еще не пришло время со смехом о ней кому-то рассказывать, но и беспокойства она не вызывала. Мы сидели вечером в моей комнате, дочь играла с куклами, я читала. И тут я краем глаза заметила, как дочь вскинула голову и вздрогнула всем телом. Замерла, глядя в пустоту:

— Мама, помнишь страшного дядьку?

Я посмотрела на нее внимательно. Дочкино лицо застыло и побледнело. Пытаясь перевести все в шутку, я уточнила:

— Ту глупую чайку?

Дочка без улыбки кивнула и подняла на меня глаза:

— Мама, страшный дядька сейчас на тебя смотрит и смеется.

Я резко повернулась к окну — сквозь плотные шторы ничего невозможно было разглядеть. Но моя дочка и не смотрела в окно. Я проследила за ее застывшим взглядом.

Дверь в прихожую была закрыта. Лампочка там не горела, но света было достаточно, чтобы разглядеть узкую фигуру, прижавшуюся лицом к дверному стеклу. Достаточно света, чтобы увидеть, что это вытянутая лысая голова с заостренными ушами, тонким