Ярость - Юрий Никитин

Чуть отодвинув занавеску, я наблюдал, как через пару минутпримчалась машина с синими полосками на борту. Ребята выскочили крутые, в бронежилетах,с автоматами. Я ощутил смутное удовлетворение, хотя раньше по-обывательскимилицию не любил: грубияны, тупые, пьянь...

В черных машинах явно не спорили под дулами автоматов. Явидел, как появилась рука, парень в пятнистом комбинезоне, не опуская автомата,взял документы, долго просматривал, передал другому. Все это время стволыавтоматов смотрели в салоны роскошных машин, и я представляю, как осторожно тамдвигались, чтобы не спровоцировать автоматную очередь.

А затем случилось то, чего я ожидал и побаивался.Милиционеры почтительно откозыряли, вернули бумаги и уехали. Черные машиныостались.

Сердце мое колотилось учащенно. Похоже, за мной ведутслежку. Собирают данные, так как я ничем не интересен, и досье на меня явноникто не составлял. Ребята спешат восполнить упущенное, а сейчас, возможно,записывают сквозь двойные стекла с помощью лазерных усилителей даже шуршаниебумаги в туалете.

И следят за мной не простые бандиты, не простые.

Кречет звонил дважды. Предупредил, что линия защищена, ниодна собака не подслушает, но я перебил невежливо, пока он ничего не брякнул,рассказал о машинах. Они стояли всю ночь, я ложусь поздно, видел. К утру,правда, исчезли, но при современных техсредствах разговор можно записывать хотьс Луны. Не только стекла, даже бетонные стены уже не защита.

Кречет посерьезнел, спросил о моей старой работе поМакедонии, но по голосу чувствовалась озабоченность вовсе не балканскимистранами.

Утром я отгулял возле дома, в ближайшем скверике. Хрюка какчувствовала, быстренько пустила одну большую лужу и несколько маленьких,утверждая свое "я" поверх других собачьих автографов, и мы вернулиськ подъезду. Когда поднимались на крыльцо, во двор въехала черная волга. Володяопустил стекло и помахал рукой.

Когда я вошел, в приемной чинно сидели люди, чьи лица явроде бы видел на телеэкранах и в газетах... или же просто очень похожи,чиновники все как манекены, а телевизор включал, честно говоря, только чтобыпослушать погоду, и уж совсем редко – новости.

Я заметил несколько сдержанно завистливых взглядов.Особенно, на мои джинсы и рубашку с закатанными рукавами. Понятно, уже знают,что я в команде. А о своем будущем пока ничего сказать не могут. То ли вминистры, то ли в лагерь. От Кречета можно ждать всего.

А селекторе послышался властный голос. Марина ответилапоспешно:

– Будет сделано, господин президент!

Она встала, министры начали вставать тоже, словно невидимыйоркестр заиграл гимн. Это было комично, я фыркнул, а Марина, покосившись наменя хитрым глазом, объявила:

– Господин президент просит вас в большой кабинет...Нет-нет, Виктор Александрович, вы были в малом. Позвольте вот сюда...

Мы пошли за ней как гуси, все такие же тяжелые, толстые,неповоротливые, хотя многие подтягивали животики, помня что Кречет отжимаетсяот пола тридцать раз, брюхо не распускает, словно генерал старой царской армии,а не современной русской.

Это был не кабинет, а зал, в нем бы балы крутить, однихтолько люстр четыре, каждая, как в Большом театре, столы составлены взатейливую фигуру, что-то вроде подковы с крестьянского коня. На столахскромные вазочки с цветами, бутылки с минеральной водой, соками, даже широкиеблюда с виноградом. Гроздья крупные, ягоды блестят, словно каждую отмывали поотдельности.

Кречет ухитрился похудеть за воскресенье. Глаза ввалились,отчего его и без того грубое лицо выглядело как у средневекового монаха,перешедшего в инквизиторы. Серая кожа стала землистого цвета.

– Наотдыхались? – сказал он сварливым голосомвместо приветствия. – Теперь посмотрим, насколько вас хватит... Сегодня мыв несколько расширенном составе. У каждого свой кабинет, но некоторые задачипроще решать сообща. Я тут пока что набросал перечень неотложных, пожарных мер.Ну, борьба с коррупцией, больше свободы милиции и группам по борьбе сбандитизмом... народ одобрит, если отпетых пристрелят еще при аресте. Есть иеще кое-какие радикальные меры, которые народ, увы, не одобрит. Более того,завопит на митингах...

Коган воскликнул возмущенно и одновременно обрадовано:

– Увеличение налогов?.. Хорошо бы, но опасно...

– Нет, – ответил Кречет, колеблясь, и всеуставились на него с таким удивлением, словно заколебалась сама кремлевскаястена. – Есть меры, на которые меня подтолкнули работы нашего уважаемогоВиктора Александровича.

Даже с закрытыми глазами я ощутил бы эти взгляды как острыеиголки в полметра длиной. Меня рассматривали уже не как блажь президента,который норовит без хлопот прослыть покровителем интеллигенции, а как нечтоядовито-опасное. Яузов кисло поморщился:

– Все-таки я не совсем понял... Какова все-таки рольнашего уважаемого Виктора Александровича? Мы успели перезнакомиться по второмуразу, хотя и раньше знали друг друга как облупленных. Но Виктор Александрович,простите, все-таки для нас серая лошадка...

Черная понятно, подумал я, но почему серая? Похоже, намекаетна серое кардинальство. К тому же черной называли самого Кречета.

Чувствуя, как сердце начинает колотиться учащенно, я сделалглубокий выдох, напоминая себе, что надо говорить медленнее, чтобы успеватьоформлять мысли в слова, не ляпнуть очевидную глупость:

– Вы правы, роль моя странная и неблагодарная. Но еслидля простого человека жить готовыми алгоритмами нормально и правильно, в этомзалог стабильности... да-да, чем больше в обществе людей ограниченных и никуда нестремящихся, тем общество стабильнее и благополучнее!.. то для политика эточревато. Особенно в годы, когда требуются изменения... Футуролог можетпредлагать меры странные и чудовищные, нормальный образованный человекнемедленно поднимет вой, назовет его коммунистом, фашистом, дерьмократом,роялистом, теократом... вплоть до людоедства и сторонником рабства...

Яузов сказал язвительно:

– Коим вы, конечно же, ни в коей мере не являетесь?

– Я вообще не сторонник систем, я – футуролог. Я знаю,что были периоды в истории, когда единственно верной системой было рабство,знаю когда неизбежно процветало людоедство, и все это было освящено религией,традициями, обычаями. Я знаю эпохи, когда единственно верным решением былаабсолютная власть...

Коломиец сказал враждебно:

– Например?

Я улыбнулся его наивности простого демократа:

– Например, египетские пирамиды, о которых вы как-тоговорили с таким восторгом, могли быть созданы только в условиях абсолютнойвласти. Да и такая мелочь, как устойчивость самого Древнего Египта...