Карта дней - Ренсом Риггз

Я шлепнулся на спину и поехал по полу сквозь штору в большое помещение холодильника. Пустóта отпрянула к входной двери, чтобы спастись от огня, и теперь тянула меня к своей раскрытой пасти. Волочась по полу, я высвободил руку и попытался зацепиться за проносившиеся мимо полки. Наконец мне удалось что-то схватить – увы, это оказался деревянный ящик, который не остановил моего движения, а только вылетел с полки и составил мне компанию.

Где-то позади Эмма выкрикивала мое имя. Я вцепился в ящик второй рукой, подтянул поближе и выставил перед собой. Доехав до пустóты, я всадил его между челюстями монстра.

Она выпустила мою лодыжку, дав мне время по-крабьи уползти в угол, и исторгла несколько звуков, которые я тут же принялся повторять, катая в горле странный гортанный язык пустóт – где бы он там внутри меня ни прятался.

Ко мне подбежала Эмма.

– С тобой все в порядке?

– Да, – выдохнул я. – Но нужно выбираться. Невозможно сражаться с пустóтой в замкнутом пространстве.

Эмма посмотрела на парящий в воздухе перед дверью ящик.

– По-моему, проход заблокирован, – заметила она.

Пустóта перестала пытаться вытолкнуть ящик из пасти языками и решила захлопнуть ее – раздался хруст, щепки полетели во все стороны, будто во рту у нее был пакет картофельных чипсов.

Подвинься, сказал я, пробуя на вкус слово на пустом языке.

Чудовище шагнуло к нам, все так же заслоняя проход. Я решил изменить формулировку. Подвинься в сторону.

Вместо этого оно снова шагнуло вперед. Языки заплясали в воздухе, словно готовые ужалить змеи.

– Не выходит, – заметила Эмма.

От ее огня все вокруг уже таяло. С потолка падали капли, на полу собралась большая лужа.

– Сделай погорячее, – сказал я. – У меня есть идея.

Эмма глубоко вдохнула, напряглась, и огонь вырос еще немного.

– Когда я скажу, беги туда, а я – туда.

Пустóта испустила пронзительный вопль и кинулась на нас. Я закричал:

– ДАВАЙ! – и прыгнул влево; Эмма прыгнула вправо.

Языки мелькнули у нас над головой. Я бросился в угол. Пустóта попыталась развернуться и погнаться за мной, но поскользнулась в луже и рухнула на пол. Снова завопив, она выстрелила мне вдогонку всеми тремя языками, но один из них запутался в металлическом стеллаже у стены. Пытаясь выдернуть его назад, монстр обрушил тяжеленные полки со всеми стоявшими на них ящиками мороженых продуктов на себя.

Я заорал:

– БЕЖИМ! – подхватил Эмму, распахнул дверь, и в следующее мгновение мы вылетели в коридор и захлопнули за собой холодильник.

– Запирай! – воскликнула Эмма. – Где этот чертов ключ?

Но у этой двери была совсем другая ручка и вообще никакого замка, так что мы просто кинулись бежать по коридору и дальше, в ресторан.

Обеденный зал был залит утренним солнцем. Кругом сидели посетители в новых старомодных костюмах – все они повернулись поглядеть на мокрых, запыхавшихся чужаков, ворвавшихся в их уютный мир. Эмма слишком поздно вспомнила про огонь в ладони и поскорее сунула руку за спину. В это время трое официантов – единственные, кто нас пока не заметил, – хором заголосили:

– Привет, бэби, привет, конфетка, привет, моя рэгтайм-де-е-е-е-е…

Из коридора раздался грохот, и парни заткнулись на половине слова «девушка». Глазевшие на нас посетители ресторана повскакали с мест.

– Вон отсюда! – заорал я. – Все вон отсюда сейчас же!

Эмма выбросила вперед горящие руки.

– Уходите! Быстро все уходите!

Раздался еще один удар, и железная дверь слетела с петель. Весь ресторан уже был на ногах и с криками в панике ломился к двери.

Мы обернулись. Пустóта вывалилась в коридор, повернулась к нам, взвыла, и три ее жутких языка ринулись к нам, как со всего маху закинутые удочки, напряженные и вибрирующие от крика.

Парень, обычно занимавшийся газировкой, пронесся мимо нас к ближайшей двери. Одних только звуков было достаточно, чтобы насмерть перепугать публику. Кошмарное зрелище видел я один.

– Скажи, что у тебя получилось, – прошептала Эмма.

– Да, я почти его зацепил, – ответил я.

Пустóта двинулась к нам по коридору.

Стоять! Лечь! Закрыть рот! – заорал я на нее.

Она немного притормозила, словно мои слова проникли в череп, но пока не достигли мозга, но тут же с удвоенной энергией кинулась вперед. Было бы лучше выскочить наружу и встретиться с ней на парковке, но все двери были забиты пытающимися сбежать людьми. Мы перепрыгнули через стойку и, пригнувшись, побежали к дальнему ее концу, где стояла касса. Я продолжал кричать на чудовище, пробуя разные вариации одних и тех же команд: Не шевелиться! Спать! Сидеть! Замереть! – но сам слышал, как у меня за спиной пустóта разносит ресторан, с каждой секундой подбираясь к нам все ближе. Столы и стулья летали вокруг, люди вопили, будто их режут. Я выглянул из-за стойки и увидел, как пустóта схватила официанта языком поперек туловища и вышвырнула на улицу сквозь большое окно.

Эмма быстро встала, схватила тяжелую бутыль с какой-то зеленой жидкостью, скрутила крышку и принялась рвать на себе платье.

– Ты что делаешь? – удивился я.

– Коктейль Молотова, – ответила она, засовывая лоскут в горлышко бутылки.

– Не выйдет, это газировка!

Она выругалась, потом все равно подожгла тряпку и швырнула неудавшуюся гранату через прилавок.

Иголка компаса дернулась. Пустóта была уже близко.

– Сюда, – прошипел я.

На четвереньках мы поползли в противоположный конец стойки. Через секунду языки пустóты ударили в стену прямо над тем местом, где мы только что сидели, и полсотни стеклянных бутылок с грохотом рухнули вниз.

Кричала женщина. Наверняка уже были раненые, может, даже убитые. Жители петли, которые все равно никогда не узнают, что с ними на самом деле случилось… у которых не было никакого завтра, чтобы его утратить… но все же. Бежать некуда, спасение не придет. Мне остается только выйти навстречу чудовищу, сейчас или уже никогда.

Я встал из-за стойки и заорал на него. Оно держало за шею женщину в розовых бигуди: она так кричала, что бигуди разлетались во все стороны. Увидав меня, пустóта отпустила добычу. Женщина упала на бок и поспешно уползла за кабинку с диванами. Ворча и бормоча, чудовище двинулось ко мне. Я покрепче уперся ногами в землю и стал повторять за ним – звук за звуком, – все, что оно говорило, хотя ни слова не понимал.

Оно притормозило, чтобы отбросить с дороги стол. Моя язык, кажется, начавший улавливать тональность пустой речи, ожил и зажил собственной жизнью.