Саблезубый - Галина Чередий

– Как только земля такую мразь, как этот падла-отец, носит?! Хотя, мне ли не знать, что земля эта каких только уродов ни терпит, не разверзается под ногами.

Снабдив Людмилу еще водой, я вышла в приемную.

– Кать, прости, что подставил, но бабские слезы мне как серпом по я… Сейчас так вообще. Не могу я, короче, – объяснил мне смутившийся Ярослав, что как раз обсуждал что-то с мужчинами. – Успокоилась она хоть чуть?

– Да. – Я замялась, не зная, вправе ли озвучивать проблему посетительницы в присутствии посторонних, и Камнев, подхватив меня за локоть, вывел в коридор, где я ему все быстро и пересказала.

– Фух, а я-то уже подумал… – вздохнул с облегчением он. – Тут дело-то проще некуда, а она рыдает, будто умер уже кто.

– Женщине страшно, – позволила я себе намек на упрек в тоне.

– Да понимаю я. Поможем, мигом и бывшему козлу мозги вправим, и гопникам его.

– Так запросто? – удивилась я.

– Работа это наша, Катя. Пошли, подсобишь мне с ней. Мужики, договорим скоро, – кивнул он сидевшим в приемной. – Я суть проблемы вашей понял.

Ну вот, не такая уж я и бесполезная, выходит. Конечно, невелика заслуга успокоить кого-то, но я была собой чуточку горда. Это все же не печенюхи перекладывать, это важно. Сомова работает. По-настоящему. Впервые.

* * *

Нельзя это, папаша. – Полная санитарка средних лет потрошила пакет, принесенный Камневым на проходную роддома. – И это не примем. И это. Вот зачем яблоки красные принес?

– Моя жена зеленые не лю…

– Нельзя этого.

– Да вы ничего не даете передать! – не выдержав, рявкнул Ярослав. Выглядел он сейчас откровенно взбешенным, но женщине на важном казенном рубеже хоть бы что. Даже не дрогнула. Очевидно, ей к нервным и психующим папашам не привыкать.

– Не положено. Вон на стенке список чего можно, а чего нельзя!

– Моя жена это любит.

– Ничего, потерпит. Чай не голодают они у нас.

И с непрошибаемым лицом дама подхватила почти пустой пакет и захлопнула перед нами дверь.

– Нет, ты посмотри на эту… хорошую женщину, – прорычал Камнев.

– Ничего, скоро Роксана будет дома, – увещевала я его, пока мы обходили здание, чтобы оказаться перед окнами нужной палаты.

– Угу, – буркнул мрачный мужчина, чуточку расслабляясь.

– И тогда никто больше ничего не запретит.

– Угу. Спасибо, Катя.

Было бы за что. Но совсем успокоиться ему было сегодня не судьба. В проеме ярко освещенного окна на третьем этаже появилась Роксана. Я ее едва узнала. Бледная, осунувшаяся, но улыбка просто ослепляла. У меня аж слезы навернулись. Она послала воздушный поцелуй своему мужу, который огромный суровый мужчина, ни капли не стесняясь, как бы поймал в воздухе и прижал к своим губам, засияв, словно в нем не то что лампочка зажглась – целое солнце вспыхнуло. Только что был угрюмый громила, и поглядите, милаха какой, прямо-таки здоровенный плюшевый медведь. Вот это да! Помахала причина волшебной метаморфозы и мне, прижав ладонь к груди и четко выразительно, давая прочесть по губам, произнесла «спасибо». Потом велела знаком подождать, исчезла на минуту и снова появилась, держа в изгибе обоих локтей по малышу.

– А ну положи их ! – заорал Камнев, мигом опять взбеленившись. Да уж, дома никто ничего не будет запрещать Роксане Камневой. Никто, кроме ее вспыхивающего, как порох, мужа. Эх… завидно же. По-хорошему. – Быстро! Тебе нельзя их таскать после операции! Рокс!

На его рев стали выглядывать из окон на всех этажах, а Яр топотал ногами и чуть в стену кулаками не лупил, исходясь гневом в беспокойстве, пока его жена не подчинилась. Да и потом полдороги, подвозя меня к Боеву, не мог угомониться. Бурчал под нос, что кое-кто у него допросится, ишь удумала, врач сказал не больше двух килограмм за раз, а там... и хмурился.

Проводил меня до дверей, велел запереться и даже проверил, подергав за ручку и только после этого ушел.

А я, сняв верхнюю одежду и разувшись, побрела обходить пустую квартиру. Опять потянуло разныться. Везде тут пахло моим саблезубым, но его самого не было. И мне от этого так тоскливо стало. Будто я очутилась одна на каком-нибудь полюсе недоступности, и вокруг на сотни километров ни души. По крайней мере той души и тела, что мне так хотелось ощутить рядом. Выпила пустого чаю, в рот ничего не лезло, и, стащив из спальни одеяло, улеглась перед телеком. Задремала незаметно для себя, бездумно пялясь в экран. И даже взвизгнула с перепугу, почувствовав чье-то прикосновение к своей лодыжке.

–Тш-ш-ш, Катюха, я это, – почему-то шепотом пробормотал Андрей, на которого я, офигев, лупала глазами в полумраке.

Наклонился, поцеловав коротко, но жадно, огладив холоднющими ладонями мои щеки. Отстранился и взялся быстро раздеваться.

– Ты же… пару дней же сказал, – чуть заикаясь от испуга и удивления, так же шепотом ответила ему, наблюдая, как он торопливо стягивает свитер сразу с рубашкой, а следом и штаны.

– Не рада? – ухмыльнулся, ныряя ко мне под одеяло, и узкий неразложенный диван заскрипел под нами. Уткнулся лицом в изгиб моей шеи, награждая своим желанным весом повсюду. У меня дыхание перехватило от его аромата и облегчения, что принесло первое же прикосновение. Без него как болело все, болело. Господи, пропала ты, Сомова. – Мм-м-м, пахнешь как. Мягенькая, тепленькая вся. А я вот скучал, несся домой на перекладных с тремя пересадками, а моя карамелька-то и не ждала-а-а, – ворчал он, потираясь колючей щекой и нюхая меня, ну чисто дикий голодный зверюга. Мой саблезубый мурлыкающий зверюга.

– Еще как скучала, – возразила я, принимая его вес полностью, обвивая руками и ногами, куснула за мочку уха. – Мне без тебя тоскливо было, хоть плачь.

– Это хорошо, Катюха. Это правильно,– бурчал Боев, продолжая сопеть, тереться, но уже не так активно. – На работе приставал кто?

– Нет, только помогали, подсказывали.

– Ну… молодцы, чё… Прям отзывчивый коллектив, как погляжу.

– Боев!

– А? Я же в положительном смысле.

Ну да, а то я не слышу угрожающих ревнивых ноток.

– А еще я Ярославу помогла женщину одну успокоить, – продолжила я тараторить, хвастаясь, одновременно тиская его. – И мы к Роксане заезжали. Она нам в окошко детей показала, а Камнев ругался. Сильно.

– Угу, а давай поспим, малыш, – почти неразборчиво проворчал Боев, переворачиваясь и укладывая меня поверх себя. – Я тебя всю дорогу хотел, аж яйца синели, но дядя старенький и устал слегка. Сейчас чуток вздремну и устрою тебе фейерверк.

– Да плевала я на пиротехнику твою, главное, вернулся.

– Не-не, ты с этим не шути, Катюха, – он уже реально едва языком ворочал. – Никаких плевать. Буду мало или плохо трахать – уведут.