Нужна ли России правда? Записки идиота - Владимир Бортко

– А к аналогии «Сталин — Воланд» вы как относитесь?

— Некоторые основания для такого соотнесения роман действительно дает — хотя бы потому, что в уста Воланда вложено несколько дословных сталинских цитат. Ну, например: «Вам кажется, что это невозможно? Нам тоже. Но ми папробуем». И еще несколько словечек, для тогдашнего читателя вполне узнаваемых. Это совершенно не делает «Мастера» сталинистским романом. Наоборот, мне кажется, что Воланд подвергается авторскому осмеянию, он тоже сатирический персонаж, и его демонизм высмеивается у Булгакова неоднократно. Ревматический, несколько мелочный, временами провинциальный дьявол, начисто проигрывающий Левию Матвею… Думаю, что и к Сталину, особенно к его претензиям на тот же демонизм и всевластность, он относился соответственно. Трезво. Роман-то, в конце концов, не о дьяволе, а о Мастере и Маргарите.

– Кстати, о Маргарите. Выбирая Ковальчук, вы учитывали некий эротический подтекст книги? Потому что из всех кандидаток на Маргариту она выглядела, конечно, самой сексуальной.

— А где в «Мастере» эротический подтекст, серьезно?

– Да полно там эротики. Голые полеты над Москвой, поцелуи в колено на балу Воланда, потом «Верните мне Мастера, моего любовника!»…

— Вот она, поколенческая разница! Мне-то казалось, что поцелуй в колено — выражение почтения и благоговения, а вы там видите эротику. Зато слово «любовник» вам почему-то кажется откровенным, хотя — ну а как это еще назвать-то? Моего друга? Моего любимого писателя? Эротический подтекст, пожалуй, есть в сатанизме — извращенная, темная эротика, — но у Булгакова сатанизмом не пахнет. Голая Гелла, голая Наташка на борове — это как раз скорее пародия, запоздалое пересмеивание серебряного века с его пошлятиной.

– Со времен «Собачьего сердца» хочу спросить вас: вы не имели в виду слегка спародировать другую пошлость — либеральную? У Карцева в роли Швондера проскакивают интонации Новодворской.

— Ну, я не настолько ее знаю…

– Но вообще — не было у вас желания высмеять это время, конец 80-х? Когда новые шариковы были одержимы новыми идеями — уже не перепиской Энгельса с Каутским, а либеральными и демократическими лозунгами?

— Конкретно о высмеивании тех лозунгов я, помнится, не думал, но вообще — да, картина ведь, как и повесть, о приключениях идеи. О том, что бывает, когда идея сочетается с добродетелями массового человека. О том, во что превращается абстракция, когда ее спускают в массы… Проблема Шарикова ведь не в том, что он исповедует марксизм, или либерализм, или государственность. Проблема в том, как он это делает. Не в том беда, что ему вдолбили Энгельса с Каутским или Декларацию прав человека. Беда в том, что у него собачье сердце…

2006 г.

(Интервью В. В. Бортко для «Вокруг ТВ», журналист К. Гаврильчик)

– Владимир Владимирович, завтра у вас день рождения, как вы его обычно отмечаете?

— Никаких традиций в этом вопросе у меня нет, каждый год это происходит по-разному. Раньше веселее было, а со временем этот праздник становится все грустней и грустней. Но тут уж ничего не поделаешь, годы-то идут! Иногда смотришь на себя в зеркало, видишь, как постарел, всякие мысли в голову лезут…

– К примеру, мысль о фильме, посвященном Петру I…

— Совершенно верно, ведь в картине речь идет о последних годах его жизни. Петр у нас уже не молодой, одинокий и очень усталый человек. Он еще пытается всех держать в страхе, но его никто уже не боится. Окружение думает только об одном: что будет, когда царь помрет! И тут он встречает Марию Кантемир, девушку эмансипированную, знающую несколько языков, и случилась у них любовь. Я эту историю вычитал у Даниила Гранина. Совершенно не знал о последней любви Петра Алексеевича, думаю, что и 99 процентов зрителей тоже не знали, теперь узнают.

– Но кино, как я понимаю, не только про любовь?

— Разумеется, меня в первую очередь интересовали совершенно другие вещи. Я снимал кино о человеке, который занимает высшую должность в государстве. Неважно, как она называется: царь-батюшка, генсек или президент. Он руководит страной и должен принимать решения, которые не всегда популярны и не всегда согласуются с моралью. Но их нужно принимать! Как человеку жить со всем этим?! У каждого из наших правителей этот вопрос решался по-разному, и мне интересно, как решал его Петр Алексеевич. Собственно, об этом и кино!

– В названии фильма присутствует слово «завещание» — это ведь завещание Петра I и нам, ныне живущим?

— Бесспорно, ибо настоящего завещания не было, как вы знаете. Существует красивая легенда о том, как любимая дочь Анна поднесла ему пергамент, и слабеющей рукой Петр написал: «Оставьте все…», а дальше якобы силы его покинули, и так и непонятно осталось, кому же он все завещает! Однако это красивая легенда, которых в России очень много, не более того. Петр умирал 13 дней, орал благим матом, неужели за это время он не мог прокричать, кому все должно достаться! Но ведь не смог! Тут очень интересная история. Дворец Петра был окружен гвардией, командовал которой Меншиков. Против Меньшикова в это время шел процесс, и не умри Петр, через пару месяцев Александр Данилович болтался бы в петле. С другой стороны, в это же время шел бракоразводный процесс с Екатериной. Как вовремя умер Петр! Но завещание он все-таки оставил. Он оставил завещание нам с вами! Он оставил страну, оставил город Петербург, а что с этим всем будет дальше, зависит от нас. Вот с этим посланием я и хотел обратиться к нашему замечательному зрителю.

– В современном Петербурге сложно снимать историческое кино, слишком сильно изменился город со времен Петра I. Как удалось справиться с этой проблемой?

— С помощью таланта: моего и тех людей, которые вместе со мной делали этот фильм. Я 30 лет работаю с Владимиром Светозаровым, народным художником России, который кое-что умеет в этой профессии. Я впервые работал с оператором Еленой Ивановой, совсем юной для меня девушкой, ей всего 28 лет. Благодаря таланту этих людей мы попытались сделать кино о петровской эпохе, насколько нам это удалось, судить зрителю. Без сложностей, разумеется, не обошлось. К примеру, буквально за сутки пришлось соорудить в павильоне фрагмент корабля. Изначально мы хотели снимать парусник «Седов», но он постройки 30-х годов прошлого века, там все железное. А нужен был корабль петровского времени. В павильоне же пришлось построить баню. Существует баня в Монплезире, но она, во-первых, не петровских времен, а во-вторых, снимать там нельзя. А баня нам была нужна, там происходит один эпизод, который крайне важен для фильма. Поэтому я поступил, как Петр Первый, сказав Владимиру Светозарову: «А построй-ка ты мне, братец, баньку!» И баня появилась, отличная, могу вас в этом уверить!

– У вас в картине снималась Елизавета Боярская, которая недавно была удостоена премии «Золотой дятел» как худшая актриса года…

— Худшая?! Бред какой-то! Елизавета Боярская — одна из лучших молодых актрис, которых я видел в своей жизни! А видел я их достаточно. Это актриса экстра-класса. Кому в голову пришло назвать ее худшей?! Впрочем, идиотов у нас всегда хватает! Поверьте мне, достаточно будет посмотреть фильм «Петр I. Завещание», чтобы признать ее лучшей актрисой года. Она играет последнюю возлюбленную Петра — Марию Кантемир. Рядом с ней — Ира Розанова, которой в картине досталась роль Екатерины. Это тоже актриса экстра-класса. Господи, у нас столько хороших артистов, жаль, режиссеров у нас хороших мало.