Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды - Елена Езерская

Утром Анне завтрак принес тот самый молодой человек, чей облик напомнил ей лицо Винченцо Стреппони. На этот раз он не стал проходить, как обычно, к кровати, чтобы поставить на прикрепленный рядом стол поднос с едой — ломтиком традиционной брынзы, кусочком сухаря и стаканом свежей воды, а опустил поднос прямо на пол у двери, в правом углу, который был недосягаем для обзора из-за зеркала. Анна не сразу поняла, что происходит, и с удивлением посмотрела на молодого человека, но, увидев его просительный тревожный взгляд, направилась к двери, чтобы самой взять принесенный ей завтрак. Довольный, что она поняла, молодой человек вышел из ее каюты, опять закрыв дверь снаружи на засов.

Что это значит? — удивилась Анна. Она наклонилась за завтраком и едва удержалась от возгласа — вместо обычной полотняной салфетки на подносе лежал сложенный вдвое тонкий лист бумаги, пергамент, какой обычно используют ботаники в альбомах для своих коллекций. Анна моментально развернула записку, разложив ее на подносе, как салфетку, и, отнеся поднос на столик, поставила его таким образом, чтобы могла во время еды ходить по обыкновению по каюте и одновременно незаметно для посторонних глаз читать принесенное ей письмо.

«Дорогая Анни! Я узнал вас — вы ничуть не изменились. Все так же прекрасны и женственны. Жаль, что лишен возможности чаще видеть вас и говорить с вами. Я мог бы попытаться сделать это, но мессир наложил на меня пост молчания за то, что я вернул „Армагеддон“ к месту кораблекрушения и спас вас… — Так вот кто он — брат Себастьян, поняла Анна, и ее сердце наполнилось благодарностью и теплотой к этому милому мальчику. — Вчера святой отец сообщил нам, что экипажу предстоит важное секретное задание, для чего мы прибудем в гавань близ берегов Леванты, где знакомые капитану контрабандисты помогут на время нашей миссии спрятать корабль. Мы же продолжим свое путешествие на их корабле, а дальше — по суше. Поэтому вас ожидает ужасная участь. Мессир решил отправить вас в качестве подарка одному из своих друзей-мусульман, и контрабандисты должны будут доставить вас к Аль Джафару…»

Анна вздрогнула — ей показалось, что она слишком надолго задержалась у стола, и, опасаясь выдать себя, несколько раз прошла по каюте в одну и в другую сторону, даже не глядя на поднос, на котором лежало письмо Винченцо. И лишь потом, решив, что ей удалось усыпить бдительность своих стражей, подошла к столу, чтобы взять стакан с водой и закончить чтение письма.

«И, хотя вера и преданность святому отцу, когда-то отвратившему меня от желания смерти, не позволяют мне идти открыто против его воли, я не могу позволить ему превратить вас в одну из тех несчастных, что пропадают без следа в арабских гаремах среди сотен других наложниц. Будьте готовы — сегодня ночью мы пройдем близ острова, который известен своим православным монастырем: мессир считает его монахов шпионами и врагами ордена. Уверен, капитан сильно сбросит ход, чтобы бесшумно проследовать мимо острова. Я оставлю вашу дверь открытой — бегите, вы не встретите ни в коридорах, ни на палубе никого из экипажа. Нам приказано сидеть в своих каютах, чтобы не привлечь к себе внимания со стороны монастыря на острове. Надеюсь, вам хватит сил, чтобы доплыть до него — здесь близко. Я буду молиться за вас… И передайте Жозефине, что любовь к Богу помогла мне примириться с безответностью моей любви к ней. Будьте счастливы, признательный вам за прежнюю дружбу брат Себастьян, ваш Винченцо».

— Новости для нас пока неутешительные, — после традиционных приветствий взволнованно сказал Генеральный консул России в Сирии и Палестине Базили, входя в кабинет архимандрита Порфирия, главы недавно созданной в Иерусалиме Русской духовной миссии.

— Прошу вас, Константин Михайлович, садитесь, в ногах правды нет, — любезно произнес Порфирий, предлагая гостю занять место в кресле у шахматного стола, где обычно он вел приватные переговоры, не требующие застольной официальности.

— Но ее нет и во дворце султана! Точнее сказать, никто из его чиновников и не желает правды — ни знать, ни вести поиски ее, — в голосе Базили послышались гневные нотки. — Проводимое полицией расследование зашло в тупик: греческие паломники, спровоцировавшие драку с латинскими священниками в пещере Воплощения, таинственным образом исчезли из Иерусалима. И теперь латиняне обвиняют греков в том, что православные сами устроили провокацию в храме. А епископ Валерга уже внес по этому поводу протест в канцелярию визиря Мехмет али-Паши, и тот поторопился пообещать, что виновные будут примерно и справедливо наказаны!

— Лучшая защита — нападение, — мягко улыбнулся Порфирий, пытаясь доброжелательностью тона разрядить напряжение, принесенное с собой Базили.

Константин Михайлович был человеком эмоциональным. Наделенный тонким художественным вкусом, прекрасно образованный, он отличался фамильной горячностью, хотя отчасти и укрощенной долгими годами дипломатической службы. Внук крупного грека-землевладельца, известного участием в восстании албанцев против турецкого гнета, и сын приговоренного в Османской империи к смерти греческого повстанца, чья семья была спасена усилиями русского посланника в Константинополе, Базили навсегда сохранил в душе страстность и острое чувство справедливости, присущие человеку, не понаслышке знавшему, что такое быть угнетенным.

Россия дала семье Базили, тайно переправленной графом Строгановым в Одессу, возможность начать новую жизнь. Сам Константин Михайлович получил образование в Гимназии высших наук в Нежине, а позднее закончил Ришельевский лицей в Одессе. Друг и однокашник Николая Васильевича Гоголя, в тридцатых годах он был весьма популярен в русских литературных кругах в Петербурге, куда был переведен в 1833 году по ведомству Министерства иностранных дел, прежде отлично зарекомендовав себя на военной службе в качестве драгомана при адмирале Рикорде, командовавшем русской эскадрой в Средиземном море. Настоящий эрудит, Базили сотрудничал с целым рядом периодических изданий в столице, много писал для энциклопедического словаря Плюшара и Военной энциклопедии. А его популярные книги «Очерки Константинополя» и «Босфор и новые очерки Константинополя» стали превосходным образчиком беллетристических эссе, в которых отличное знание жизни и быта Турции сочеталось с иллюзиями прогрессивно настроенного интеллектуала.

Базили, назначенный Генеральным консулом в Бейрут еще в 1839 году, был одним из тех российских дипломатов, кто самым активным образом поддерживал идею не только духовного, но и фактического участия России и Русской Церкви в судьбе и жизни христианских святынь в Палестине. Между тем глава внешнеполитического ведомства России канцлер Нессельроде, скорее всего, выражая мнение своего государя, опасавшегося, что Россия может быть обвинена мировым сообществом в имперских притязаниях, действовал более осторожно. Канцлер внушал своим сотрудникам — Базили и Титову (русскому посланнику в Константинополе) — мысль о терпении и постепенности действий, которые, прежде всего, должны быть продиктованы соображениями осмотрительности.

Но именно Базили принадлежала по тому времени революционная идея перевода российского консульства из Яффы (являвшейся всего лишь портом, куда из Одессы прибывали корабли с паломниками), где оно прежде располагалось, в Бейрут (столицу региона, который вот уже много веков оставался по преимуществу православным). В донесении, поданном на имя Нессельроде, Базили сумел убедительно доказать преимущество этого переноса, говоря о необходимости, кроме всего прочего, обеспечивать безопасность направляющихся в Иерусалим российских паломников, которых с каждым годом становилось все больше.