Сказки Волчьего полуострова. Король на площади - Наталья Колесова

— Я не собираюсь никуда бежать, — сказала Эмма устало.

Он проигнорировал ее слова. Обвел глазами комнату, старательно огибая женщину взглядом.

— Надеюсь, условия содержания вас устраивают и жалоб на жестокое обращение или на то, что вас морят голодом, вы нам не предъявите.

— Если желаете, могу дать в этом расписку, — в ее ровном голосе прорезался гнев. — Еще и с личной печатью!

Взгляд короля задержался на узком, забранном решеткой окошке: он вспомнил, как Эмма восхищалась большими светлыми окнами в его доме. Да и для рисования эта комната темновата… С какой стати это-то его заботит?

— Всего наилучшего… ваше сиятельство!

Ответа он не дождался — или тот был слишком тих, или Эмма просто промолчала.

Он стремительно пошагал по коридору и услышал, как друг устремился за ним следом.

— Силвер! Подожди!

Не оборачиваясь, король рубанул ладонью воздух.

— Оставь меня!

Хотя бы на время.

Хотя бы до тех пор, пока расхочется крушить все вокруг.

Я в изнеможении откинулась на спинку стула. Разговор обессилил меня настолько, что, казалось, лучше б Силвер меня избил, тогда бы боль тела заглушила боль души.

А тут страдало и то и другое. Я обхватила руками колени, прижалась к ним лицом, вздрагивая в сухих беззвучных рыданиях. Ах, Кароль, Кароль, что же я наделала!

Не знаю, сколько прошло времени, но, подняв голову, я увидела господина полицмейстера, безмолвно стоящего на пороге. Поспешно выпрямилась — я вовсе не собиралась публично демонстрировать глубину своего раскаяния… или вызывать жалость у королевского друга и соратника.

Фандалуччи кивнул, словно услышав мои мысли. Прошелся по комнате, как совсем недавно Кароль… Силвер. Правда, не столь резко и стремительно, еле сдерживая свой гнев, — медленно, как бы в раздумьях.

— Итак, ваше сиятельство?

— Итак, господин полицмейстер? — я бессознательно скопировала его интонацию, и по лицу Фандалуччи скользнула слабая улыбка.

— Кажется, вы вызвали гнев нашего общего приятеля.

Это не требовало подтверждения, поэтому я промолчала.

— Позвольте узнать только одно — зачем вы это сделали?

— И вы называете это «только одно»?

Фандалуччи остановился прямо передо мной.

— Я верный слуга и, смею надеяться, друг его величества.

— Я это знаю.

— Меня интересуют не собственно причины, а только было ли в вашем исчезновении нечто, направленное на причинение вреда его величеству в частности и Ристу как государству в общем?

Я подняла брови:

— Больший вред, чем я уже причинила?

Услышав, как господин полицмейстер хмыкнул уже явственно, я, к своему удивлению и радости, поняла, что в стане противника у меня имеется неожиданный союзник.

— Вы разрешите присесть?

Фандалуччи опустился на стул с явным облегчением. По-простецки потер костлявые колени, словно они у него ныли.

— Я намеревался увидеться с его величеством раньше, чем он узнает о вашем… возвращении.

Я оценила деликатность подобранного определения. Фандалуччи продолжал столь же доверительно:

— Видите ли, его величество бывает иногда несколько… несдержан.

— О! Неужели? Ни за что бы не подумала!

Он проигнорировал мой сарказм.

— Иногда этот гнев напускной. Но по-настоящему Силвер выходит из себя, когда его доверие теряют те, кто ему действительно дорог.

Пауза. Я грустно кивнула.

— Это я тоже уже поняла.

Полицмейстер откашлялся перед тем, как задать следующий вопрос:

— Прошу прощения за мою неделикатность, но были ли вы уже близки с ним… в телесном смысле?

Я молча покачала головой.

— О, — произнес господин полицмейстер, кажется, даже с разочарованием. — Это меня крайне удивляет… — Фандалуччи верно расценил выражение моего лица и поспешил добавить: — Я ни в коем случае не хотел обвинить вас в легкомысленности, просто его величество… — Он замялся, подыскивая слова, и я подсказала:

— Не жалейте мои уши, господин полицмейстер! Вы хотели сказать, что его величество — бабник?

— О, нет-нет, — поспешно заявил Фандалуччи. — Просто он пользуется большим успехом у дам и всегда крайне… целеустремлен, поэтому я предполагал, что…

— Оставим в стороне привычки и склонности его величества, — перебила я. — Что бы изменилось, если б мы, как вы предполагали, состояли в интимной близости?

— Просто он всегда добр по отношению к своим женщинам, пусть даже и…

— Недостойным?

Фандалуччи качнул головой:

— Я бы сказал по-иному.

— Как бы и что бы ни сказали и даже ни подумали вы и его величество, — горько признала я, — вам не придумать слов сильнее и сквернее, чем говорю себе я. Но я все же не собираюсь соблазнять Ка… Силвера, чтобы умерить его гнев. Если, конечно, вы, господин полицмейстер, собирались это мне предложить.

— Признаться, собирался, — откровенно ответил Фандалуччи. — Судя по всему, вам не пришлось бы прилагать для этого каких-то особых усилий.

Я вспомнила некоторые моменты общения с Каролем. Да уж… Фандалуччи внимательно следил за моим лицом. Я готова была поклясться, что он буквально читает мои мысли, потому что полицмейстер вновь кивнул.

— Этот союз крайне желателен и выгоден обеим нашим странам, ваше сиятельство. Политический, военный и семейный союз.

— Я знаю. Я всегда это знала. И вы видите, как я распорядилась этим знанием!

— Я сказал это как верный слуга его величества. А теперь я говорю уже как давний друг Кароля, которого вы знали…

Фандалуччи вновь откашлялся, как бы готовясь затронуть следующую деликатную тему.

— Возможно, такова участь любого монарха, но с каждым годом он становится все более одиноким. Недаром Силвер завел эту птицу: та не ищет его милости и выгоды для себя или своих родственников, ей довольно лишь бережных рук, горсти семян и чистой воды. У меня, — полицмейстер задумался, словно взвешивая себя на невидимых весах, — тоже весьма умеренные аппетиты, и я не предам его, как бы и что бы мне ни сулили… а предлагали многие и многое, уж вы мне поверьте! Так что у него остались только я, эта птица… и его вторая, площадная, жизнь.

— Кстати, — незавидная участь участью, а ведь любопытство все равно меня не покинуло! — Расскажите, как так получилось, что король Силвер превратился в Человека С Птицей?