Мадам Помпадур. Некоронованная королева - Наталья Павлищева

– Несут завтрак! – быстро предупредила Жанна.

Действительно, Луиза принесла сначала один, а потом второй поднос со всем, что удалось срочно собрать в доме. Завтрак не шел ни в какое сравнение с тем, что могли предложить королю в Версале, но ему очень понравился. Утолив первый голод и запив съеденную половину вчерашней куропатки бокалом хорошего вина, Людовик вдруг принялся задумчиво разглядывать любовницу. Теперь насторожилась уже Жанна:

– Что, сир?

– А вы знаете, у вас ведь очаровательная родинка ниже поясницы…

– Что?!

– Да, да! Хотите покажу?

Как могла женщина разглядеть родинку у себя на копчике? Но короля это не волновало, он подхватил Жанну на руки и опрокинул на постель вниз лицом.

– Ну вот, я же говорил, что очаровательная, а вы не верили. Вот еще одна чуть пониже… О, да тут очаровательна не только родинка, но и все остальное!

– Сир…

– Лежите спокойно, я хочу разглядеть вас при свете, надоело все осваивать на ощупь.

Он разглядел, и не только родинку на пояснице, но и всю фигуру любовницы в подробностях, без конца вгоняя ее в густую краску своими замечаниями. Правда, замечания были восхищенными. Оставшись весьма довольным, Людовик снова заключил Жанну в объятия:

– Вот теперь я лучше представляю что и как…

– Сир…

Герцог Айен оказался куда сообразительней влюбленной пары, на всякий случай он прислал одежду короля в дом на Круа-де-Пти-Шан, потому его величество вернулся в Версаль хоть и в девять утра, но не в простыне на голое тело.

Герцогу Ришелье его величество объявил, что сегодня церемония утреннего одевания состоится в… пять вечера!

– Надо же мне отдохнуть хоть немного…

Герцог Айен стойко молчал о том, где же так трудился всю ночь король и куда именно возили под утро для него одежду.

Сам Людовик задумался над тем, как заниматься любовью с Жанной, но не ездить ради этого в наемных фиакрах по ночным улицам Парижа. Завтракать с любовницей, обернувшись одной простыней, конечно, замечательно, но его величество чувствовал насущную потребность любить новую подругу почаще и делать это в более приемлемых условиях. Пора было на что-то решаться.

О самой мадам д’Этиоль уже ходили слухи один другого нелепей и нелестней тоже. Двор разделился пополам, одна часть не верила, что страсть короля может продлиться долго, а потому отмахивалась:

– Ах, полноте, это просто мимолетный каприз!

Вторая, более проницательная, чувствуя настоящую угрозу, бесилась от возмущения: король предпочел аристократкам какую-то буржуа?! Мещанка сумела влезть в сердце его величества своими грязными ногами?!

Конечно, в первой половине было больше мужчин, во второй женщин. Дамы раньше кавалеров поняли, что мимолетной страсть, ради которой совершают такие безумства, бывает не всегда. Им было тем более тяжело при мысли допустить в свои ряды какую-то мадам д’Этиоль.

Двор гудел, как растревоженное осиное гнездо, причем этот рой готов был просто впиться в саму Жанну, стоило той появиться при дворе рядом с его величеством. Спасало только то, что пока это было невозможно по двум причинам: во-первых, мадам д’Этиоль по своему положению и происхождению не могла быть представлена ко двору, во-вторых, она все же была замужем, что оставляло дамам надежду, что с возвращением супруга из дальней поездки любовная связь просто прекратится. Не станет же король проникать к любовнице в спальню по веревочной лестнице?

Правда, в ходе бурных обсуждений было высказано и такое предположение, с него могло статься, слишком уж обезумел. Оставалась надежда на господина Ле Нормана, вернее, его твердость и приверженность моральным устоям. Это было смешно – погрязший в разврате двор уповал на соблюдение моральных норм только потому, что им вовсе не подходила та, с которой король эти нормы нарушал.

В театре собиралось поистине блестящее общество, присутствовали король с королевой и почти весь двор. Лорнеты дам и кавалеров были направлены на королевские ложи, множество острых язычков обсуждало свадебные торжества дофина, то, что ему никак не удается стать настоящий супругом, то, что король выглядел во время этих торжеств куда элегантней и красивей собственного сына-жениха, а уж как вел-то себя… О… это был предмет отдельного разговора.

– Как, вы не слышали, что его величество сделал выбор?!

– Конечно, слышала, но то, что вы называете выбором, таковым назвать нельзя. Это просто мимолетная интрижка с привлекательной дамой.

– Да, да, – поддерживала вторую третья дама, – его величеству захотелось поиграть в народ. Говорят, он даже на балу у принцесс появился одетым простым крестьянином.

– Должно быть, восхитительное зрелище, его величеству должна быть очень к лицу такая одежда.

– Его величеству все к лицу. Кроме разве… вы только посмотрите! Вот вам и мимолетное увлечение!

В мгновение ока все взгляды покинули королевские ложи, где еще не появились их величества, но уже находились те, кто имел на это право, и переместились на соседнюю. Все лорнеты повернулись на маленькую ложу, где расположилась некая дама… Платье цвета розы с в меру глубоким декольте открывало красивые плечи и оттеняло белизну чистой кожи. Дамы украдкой вздыхали: такой коже не нужны слои пудры. Везет же этим простушкам, у них часто такая ровная и гладкая кожа даже без специальных ухищрений.

Под сотней придирчивых взглядов и множеством направленных на нее лорнетов Жанна с трудом удерживалась, чтобы попросту не сбежать. Но она все вынесла, Парис де Монмартель, проводивший красавицу на ее место, усмехнулся:

– Ваш первый выход в свет, мадам. Сейчас каждая оборка на вашем платье будет рассмотрена и по достоинству оценена, сам фасон платья мысленно скопирован, а драгоценности просто съедены взглядами. Как и вы сами. Чувствуете?

– О да, вполне.

– Это вам не на балу-маскараде под маской и пока в качестве просто легкого увлечения. Ее величество… пора приветствовать… Его величество… поклонитесь чуть ниже, только не переусердствуйте.

Двор просто не знал, как относиться к этой самозванке из мещанок. Будь придворные уверены, что увлечение короля продлится недолго, сколько желчи и гадости было бы вылито на бедную Жанну (она понимала, что это все впереди), но пока неясно: а вдруг действительно фаворитка? Распускать языки опасно, и придворные ограничились тихим злорадством о дурном влиянии на короля знакомства с простолюдинкой, мол, даже его речь стала… как бы выразиться… несколько вольной, грубой… В чем это выражалось, никто бы не смог сказать, потому что, если честно, то речь Жанны была куда более правильной и изысканной, а она сама образованна лучше многих.

Но даже просто допустить мысль о том, что женщина «из этих…», под которыми подразумевались все рожденные не аристократами и не допущенные ко двору, может в чем-то превосходить их самих, придворные дамы не могли.