Fuck'ты - Мария Свешникова

— Куда?

— В Париж, в школу фотографов Jalouse на повышение квалификации. Он даже не предложил мне поехать с ним.

— Я не буду тебя жалеть, тебе это не надо. Но мы же знаем, что все будет хорошо.

В такие моменты жутко хочется, чтобы аккумулятор издал контрольный писк и вырубился, оправдав повешенную трубку. Мобильные слезы — это несерьезно.

А еще я очень мало провожу времени с мамой. Так, изредка встречаюсь за порцией мексиканских роллов в «Суши весла».

Однажды она узнала, что я покрасилась, из эфира «Хит-ФМ». И жутко обиделась, брызгая слюнями в трубку, — ее можно понять.

Был первый курс, первые выходные ноября и последние осенние пьянки. Наутро Гога красил мне волосы в рыжий цвет, вместе с «Баккарди» мы купили какую-то ядреную пенку в круглосуточном супермаркете. Обычно после таких дел все рано просыпаются, так как организм требует воды. И оправдываются желанием оценить очередное пасмурное утро в Строгино. А за окном еще не такая отравленная, как на юге, Москва-река. Гога жил возле воды, как и я когда-то, и гулял со своей Джерри вдоль невидимых волн, то и дело подкидывая искусанную стертыми возрастом зубами палку, и курил что-то всегда разное.

А потом он натянул полиэтиленовые перчатки, тесно застрявшие на костяшках и намазал неровными сгустками краску, а я что-то вопила.

А через пару часов надо было сидеть на Лубянке и что-то говорить в микрофон. Я была участницей программы «Царевна-Несмеяна», слева сидел угрюмый Бобров, справа постоянно пьющая воду из кулера Батинова. А посередине я что-то из пальца высасывала про ссору друзей, которой не было. А Гоша на пару с голосистым другом позвонили и пели переделанный «Нотр дам»:

«Не покидай меня, гладильная доска…»

А теперь он уезжает в Ханты-Мансийск, а я остаюсь в Москве.

Мы часто не ценим того, что, проснувшись утром, мы имеем возможность набрать номер и просто сказать «доброе утро» тем, кто рядом, — если вдруг взгрустнулось, если не задался день или был неудачный случайный секс, сказать это тому, кто прощает и не осуждает, тому… Просто тому…

Гоша не живет в Строгино, переехав на «Юго-Западную», и как бы ни было прискорбно — больше мы не пересечемся по этой жизни.

* * *

Нужно было вставать на ноги. Я начала перебирать в голове все возможные варианты. Долго и пристально всматривалась в свой студенческий билет. Институт телевидения и радиовещания. Что может в этом быть?

Я приехала в АСК-3 в «Останкино», последние несколько недель мы коротаем пары продюсерского мастерства именно там. Пару раз видела Гарнидзе. И тут до меня дошло — должны быть ведомости и архивы.

Я сбежала с очередной пары. Вкратце объяснила ситуацию декану, и он обещал к вечеру узнать, когда и что с ней снималось в октябре — в любом случае на бетакамах написаны даты съемок. В течение года они точно хранятся в студии.

Я сидела в «Кафе-Максе» и давилась пятой по счету кружкой американского кофе. На четвертой у них закончились сливки. Я курила сигареты одну за одной.

Спустя еще минут двадцать за мной спустился администратор. Мы поднимались по бессчетному количеству лестниц, заходили в безумное количество дверей.

В небольшой монтажке возле стены стоял огромный стеллаж — около четырех сотен бетакам-кассет. Я перебирала одну за одной. Мальчик лет семнадцати вставлял их в лунку, и на экране выплывали кадры, заявлялась тема. В руках я держала планерку, где были указаны темы передач, даты съемок и эфиров. К полуночи я выяснила, что 22 октября Гарнидзе была на съемках до четырех часов утра. Заставив мужа поверить в аборт, она была вынуждена скрывать, что работала. Значит, Гарнидзе в момент смерти Киры находилась под лучами софитов, а никак не в Староконюшенном переулке.

Остается Макс, кто еще?

Марецкий приезжал каждый день и проверял писанину. Он даже надевал очки в тонкой оправе, узкие-преузкие. Линзы формы параллелепипеда позволяли читать под определенным углом. Исключительно распечатанные страницы.

Мы занимались сексом. Последние дни предпочитаю doggy style — я не готова смотреть ему в глаза. Я его не чувствую. Я его ненавижу.

Коленки и локти стерты. Постоянно мажу увлажняющим кремом.

В издательство надо сдавать рукопись почти через три недели, а значит, через восемнадцать дней я должна отдать каллиграфисту напечатанный текст. В любом случае осталось недолго.

Я так и не ответила на вопрос сюжета.

Зато теперь все складывается в общую картинку. Гарнидзе не могла использовать свое нахождение на съемочной площадке как алиби, выбирая сохранить брак и репродукции Кандинского, а не отмазаться от обвинений. Марецкий же, чтобы не привлекать внимание органов, хочет издать мемуары и перевести стрелки. Но каким боком сюда клеится моя сестра, которая удивительным образом из одной маленькой загадки стала недостающим кусочком паззла?

Я позвонила в МГЮА и попросила сообщить результаты вступительных экзаменов прошлых лет, они прислали по e-mail огромный список, я долго искала ее фамилию, пока не нашла цифру напротив — «2». И дату объявления результатов — вовсе не в ту злосчастную субботу, когда ее увезли, а днем раньше. Карина поняла, что не поступила в институт: в отличие от всех нас, она проиграла битву. Но неужели это — то, ради чего можно пустить девять тысяч долларов и год жизни на ветер?

Хотя ей всегда были интересны наркоманы, манили, затягивали, ей нравилось сочинять истории про кокаин. А она его не пробовала. Может, Гошка прав, и это подражание? К пластическим хирургам ежедневно приходят сотни женщин, доставая из сумки фотографии Дженнифер Лопес, Сары Джессики Паркер или Мишель Геллар, и просят: «Сделайте мне такую же попу, груди сдвиньте ближе друг к другу, а в рот дайте силикона». По мне, так Jennifer — дешевая марка одежды и не более того, а Сара — просто еврейское имя. А если серьезно, то почему люди все время пытаются быть похожими на кого-то? Почему многим кажется, что достичь гармонии с собой можно, меняя внешность? И что такое внутреннее подражание? Может, взрослость — это тогда, когда тебе комфортно в себе, с собой, и дело не в круглосуточной мастурбации?

Я дописывала предпоследнюю главу глупых страданий истеричной женщины и думала о том, что, как бы ни хотел Макс, я никогда не пойму, как чувствовала себя Кира, о которой у меня складывалось достаточно глупое представление. Единственное, что вызывал дневник — это желание кричать всем о правде, которой я не знаю. А если я ее найду?

Мне становилось страшно, потому как Макс точно найдет механизм, как заставить меня молчать. Явно садомазохистской природы.

Чего можно ожидать от мужчины, который боится собственной спермы?

Восемнадцатого июня я решила встретиться с Кариной и, может быть, расставить все точки над i. Я шла малогабаритными просторами фрунзенских дворов под руку с сумкой и плеером и пела, пытаясь попасть в такт голосу, доносящемуся из наушников, с горечью и скрежетом, надрывом связок и чем-то шипяще-зловещим в интонациях.