Элиты Эдема - Джоуи Грасеффа

– Ты о чем? – спрашиваю я.

В руках у него маленький контейнер. В нем что-то булькает, когда я его трясу.

– Я стянул это из сумки Флейм, когда она проводила операцию. Это пара съемных линз, которые она дает вторым детям, когда им необходимо выходить на поверхность.

– И как они меня представят, если меня просканируют? – спрашиваю я.

– Они запрограммированы на сбой информации. Сканеры и боты не всегда считывают верно, поэтому если тебя поймают в случайной облаве или при рядовом сканировании, линзы скажут им, что ты официальный житель, но не скажут, кто ты. Если просканировать их повторно, они выдают ложную информацию, как если бы тебя остановили и спросили лично. Но говорят, что режима сбоя обычно достаточно, чтобы тебя отпустили.

Он подмигивает и протягивает маленькое зеркальце, чтобы я вставила линзу поверх моего цветного глаза.

– Центр не подозревает, насколько опасны вы – вторые дети.

Когда он отходит, чтобы спрятать зеркало, я удерживаю его руку. Мне кажется, что каждый раз передо мной новый человек, когда я вижу собственное отражение. Кто я сейчас? Я выгляжу как Ярроу, и мои ровные серебристо-серые глаза, кажется, еще больше усиливают это впечатление. Наверное, я должна мечтать, чтобы она ушла, полностью стерлась из моей памяти. Но я даже немного скучаю по ней, ведь она была мной, по крайней мере, в моем сознании.

Линзы слегка притупляют мое зрение – трудно привыкнуть к таким переменам, когда ты видишь только одним глазом. Система этой модели, наверное, как-то влияет на мое восприятие окружающего. В тех временных линзах, которые мне давала мама перед смертью, у меня не было такого ощущения. А теперь вещи вокруг кажутся плоскими и слегка размытыми, поэтому я чувствую себя очень уязвимой, когда мы выбираемся на поверхность.

Я доверяю Ларк и Эшу свою жизнь. Но я по-прежнему считаю, что никто, кроме меня, не должен рисковать, и в этом мы с Лэчлэном похожи. Я единственная видела оазис и плодородную землю там, где все считалось пустыней. Значит, это я должна снова отыскать то место. Конечно, зная, как истерзан мой мозг, никто не поверит мне… снова. Кажется, и сейчас Ларк и Эш поддерживают меня скорее из преданности, чем из действительной убежденности в том, что я видела лес. Поэтому кто-то кроме меня все же должен побывать там. Если Лэчлэн тоже вернется с рассказом о деревьях, цветах и птицах, они поверят ему.

Я помню, как шла с Ларк ночью по улицам Эдема. Это была роскошная ночь, полная свободы и новых ощущений! Все окружающее пугало меня, но к страху примешивался восторг и радость первооткрывателя. Я прожила жизнь изгоя, но также и легального члена общества. И эта уверенность в походке, что я чувствую сейчас, у меня осталась от Ярроу – изнеженной, беспечной и богатой девочки, которую защищает ее положение в обществе. Хотя среди нас я больше всех рискую самым дорогим, что у меня есть, я осознаю, что шагаю гораздо увереннее, чем мой брат или Ларк. Да, для Эша в новинку подобные приключения. Но даже Ларк, которая выполняла нелегальные задания в Эдеме годами, кажется, немного нервничает сегодня. А может быть, это из-за нашего разговора.

Путешествие длинное, и поэтому мы решаемся сесть на автолуп. Ларк платит за нас вспышкой своих линз. Мы начинаем беспокоиться, когда пара зеленорубашечников при исполнении входит на платформу перед нами. Поначалу я боюсь, что Ларк засекли. Но они сидят далеко от нас и, кажется, переживают больше о том, чтобы выспаться во время поездки, чем о поиске вторых детей или сбежавших преступников.

Когда они сходят за пару остановок до нашей, Ларк шепотом объясняет, что ее не должно быть ни в одном списке Центра.

– Я подделала письмо от родителей – написала, что они на неделю хотят забрать меня из школы. Якобы мне надо прийти в себя после того, как моя подруга попыталась покончить жизнь самоубийством. – Прости, – добавляет она, когда видит, как округлились мои глаза. – Ты же знаешь руководство «Дубов». Они не любят скандалов, поэтому страх, что чьи-то родители могут узнать о наркотиках, издевательствах и попытках самоубийства, заставил их ходить на задних лапках, чтобы угодить мне. А мои родители, конечно же, полагают, что я все еще в «Дубах». Думаю, хотя бы одному из нас нужно быть полностью вне подозрений.

Это сработало. Нам удалось добраться до внешних кругов без задержек. Мы сходим перед самыми окраинными кругами, надеясь оставшуюсь часть пути пройти пешком. Но я замечаю, что что-то изменилось. Когда я была здесь в последний раз, меня поразила ужасная бедность. Ветхие здания, голодные люди. Я была удивлена такой разнице между внутренними кругами, где живет элита, и внешними. И хотя я понимала, что именно социальный статус заставил этих людей поселиться подальше от центра, я не думала, что в нашем Эдеме есть место, где процветает преступность, голод и отчаяние.

Поэтому, когда мы продвигаемся дальше, я снова готовлюсь испытать это чувство жалости и гнева от того, что мы не можем лучше позаботиться о своем народе.

Но что-то не так. Раньше люди, бродившие здесь, казались раздраженными, удрученными, напуганными. Сейчас те, кого я встречаю, кажутся счастливыми и беззаботными. В их взглядах нет отчаяния. Раньше они избегали встречаться глазами с незнакомцами, но сейчас некоторые из них улыбаются нам. На улицах стало меньше людей, и поначалу это кажется мне дурным знаком. Но вскоре я замечаю магазины, которых стало больше, и толпы покупателей внутри. Окна офисов и деловых центров вымыты, в них нет трещин, там горит свет и видны силуэты людей.

Люди работают.

Они сыты. Они в безопасности. Они счастливы. И хотя по-прежнему есть граница между внутренними и внешними кругами, эта часть города, которая прежде напоминала место военных действий, сейчас прекрасна (я бы сказала, процветает). Мы проходим мимо места, где раньше была глубокая воронка, по краям которой накренившись стояли ветхие дома. Лэчлэн однажды говорил мне, что здесь было восстание. Бедняки взялись за оружие и попытались отвоевать свои права на работу и питание. Центр подавил их, жестко и беспощадно. Никто не помнил об этом, кроме вторых детей. Но даже Ларк не слышала о восстании – это случилось до нашего рождения, и только вторые дети, которым за двадцать, отчетливо помнят отголоски взрывов и клубы дыма. Сейчас от воронки, по которой я скатилась, когда зеленорубашечники палили по мне, не осталось и следа. Дорога гладкая, никаких обломков. Все здания целые. Более того, кажется, как будто они построены очень давно.

Я совершенно растеряна и спрашиваю об этом у Ларк.

Она оглядывается.

– Кажется, я припоминаю, – говорит она. – Хотя, честно говоря, я не часто появляюсь во внешних кругах.

– Но здесь все было по-другому, – не отступаю я. – Здесь было грязно и опасно, помнишь?

Что значит, она не ходит во внешние круги? Она пришла оттуда и возвращалась туда, выполняя работу вместе с секретной группой «Черта», которая должна была объединить бедных и богатых.

Ларк скептично смотрит на меня.

– Просто ты тогда впервые увидела бедность, – говорит она. – Тебя долго скрывали, а потом ты находилась только во внутренних кругах, поэтому вне их тебе было крайне непривычно.