Большая книга ужасов 72 - Елена Арсеньева

— Слово даю, — внушительно сказал Валентин и выскочил на крыльцо.

Хлопнула дверца, взвыл мотор, потом он затих — и Серега остался один.

* * *

Николай Ильич Сапожников, прижав трубку к уху, в очередной раз слушал длинные гудки. Телефон Сереги не отвечал, хоть тресни! Сначала Сапожников ругался на растяпу сына, потом ругаться перестал и начал потихонечку Серегу упрашивать:

— Ну Серега, ну сынуля… ну возьми трубку! Ну возьми!

Вот уже два часа Сапожников-старший не мог связаться с младшим, и ему было очень не по себе. Николай Ильич всегда посмеивался над женой, которая сразу начинала воображать всякие страсти-ужасти, если сын где-то задерживался, но сейчас почему-то было не до смеха. Ничего не мог с собой поделать: мерещилась какая-то отвратительная ерунда.

Крушение поезда, например. Или нападение террористов, захват заложников… В общем, всякие страсти-ужасти, которые очень мешали сосредоточиться на работе.

Работа состояла в том, что Николай Ильич в двадцатый или тридцатый раз перечитывал акты вскрытия трупов заключенного и надзирателя — и снова убеждался, что не ошибся: оба были безнадежно мертвы.

Мертвы… но один был похищен из могилы, а другой сбежал…

Зачем похищен? Как сбежал?!

— За-га-доч-но… — задумчиво повторил Сапожников и только протянул руку, чтобы опять нажать на цифру 8 на клавиатуре своего мобильного, как этот самый мобильный разразился звонками, а на дисплее высветился номер.

Серегин номер!

Николай Ильич сказал радостно:

— Ага!

Слава богу, нашелся! Теперь вполне можно успокоиться и изругать Серегу за то, что заставил отца нервничать.

— Ну, попадись ты мне только… — сказал он грозно, нажав на клавишу ответа.

— И что будет? — отозвался насмешливый голос.

Голос был не Серегин. Незнакомый мужской голос!

— Кто это? — быстро спросил Николай Ильич. — Почему вы звоните с этого номера? Как к вам попал телефон моего сына?

Вообще-то он понимал, что задает дурацкий вопрос. Как-как… да вот так! Растяпа Серега где-то посеял свой мобильник (между прочим, уже третий по счету!), этот незнакомец его нашел, просмотрел адресную книгу, увидел контакт под названием «Папа» — и позвонил.

Теперь последует одно из двух.

Первый вариант — незнакомец благородно сообщит, как его найти, чтобы он мог безвозмездно, то есть даром, вернуть растяпиному папе телефон.

Второй вариант — незнакомец не захочет возвращать телефон безвозмездно, то есть даром, и назовет сумму, за которую готов с ним расстаться. А растяпиному папе придется решить, стоит ли бэушная и изрядно покоцаная Серегина «Нокия» того, чтобы выкладывать за нее какие бы то ни было деньги.

Однако Сапожников ошибся.

Незнакомец предложил третий вариант!

— Этот телефон я у вашего сына забрал, — спокойно сообщил он. — Забрал именно для того, чтобы позвонить вам. Ведь это вы — Николай Ильич Сапожников, проводивший вскрытие тела одного заключенного, умершего от инфаркта во время побега из тюрьмы?

— Что? — растерялся Сапожников. — При чем тут… вскрытие? Где мой сын?

— Ваш сын у меня, — с прежним спокойствием сообщил незнакомец. — А у вас — сердце моего отца.

— Чт-то?.. — с запинкой спросил Николай Ильич.

— Сердце моего отца, — повторил незнакомец. — Меня зовут доктор Краев. Мы с вами отчасти коллеги. Вы — патологоанатом, я — реаниматор… — Он подумал и уточнил: — В некотором роде.

Николай Ильич не понимал, как можно быть реаниматором «в некотором роде». Реанимация, как известно, — меры по спасению человека, который находится в состоянии клинической смерти. Реаниматор пытается восстановить жизненно важные функции организма… Как это делать «в некотором роде»?!

Впрочем, сейчас было не до профессиональных тонкостей.

— Я ничего не понимаю, какое сердце?! — воскликнул он. — Какого отца? Вы сумасшедший?!

— Не больше, чем вы. Скажите, вы ведь захотите похоронить своего сына целиком? Вот и я хочу, чтобы трупу моего отца было возвращено сердце. Пока у него в груди пустота.

— Похоронить сына?.. — пробормотал Сапожников, чувствуя, что у него в груди тоже образуется пустота. — Я захочу похоронить сына целиком?! — И закричал, не слыша своего голоса: — Где Серега?! Где мой сын?! Он жив?! Отвечайте, вы, как вас там?!

— Доктор Краев, — спокойно произнес голос, звук которого казался Сапожникову чудовищным. — Ваш сын жив. И цел. Пока. Вы можете забрать его в больнице неподалеку от станции Погосты. Это на полпути между Нижним и Суроватихой. Вы должны успеть приехать до полуночи. На перекрестке за станцией, рядом со старым указателем, ваш вишневый «Рено» будет ждать машина «Скорой помощи». Она сопроводит вас в больницу. Я тоже приеду туда. Вы передадите мне контейнер с сердцем моего отца — и заберете сына. Но имейте в виду: приехать вы должны совершенно один. Малейшее подозрение, что привезли полицию, да кого угодно, — и вам придется долго собирать тело вашего сына. По частям. Это понятно?

Николай Ильич хотел сказать, что да, понятно, но не смог.

Прошло несколько секунд, прежде чем он смог справиться с голосом и пробормотать:

— Хорошо, я все сделаю. Я… привезу контейнер, я…

— Повторяю: вы должны успеть до полуночи. Иначе я не гарантирую жизнь ни вам, ни вашему сыну. Это понятно?

— Понятно, — отчеканил Сапожников, изо всех сил стараясь отбросить лютый страх за Серегу, попавшего в руки какого-то ненормального.

Нужно сосредоточиться только на том, как умудриться заполучить сердце покойника.

Того самого, который был похищен из своей могилы.

Да, его фамилия была Краев. Так, может быть, доктор Краев и похитил тело своего отца? И только теперь спохватился, что сердце осталось в лаборатории морга…

Ну и что?!

Сапожников вдруг вспомнил, как Серега рассказывал: его однокласснице Юлечке Комаровой дали прозвище Пугало[7], потому что она обожала позвонить кому-нибудь на ночь глядя и страшным голосом провыть в трубку: «Отдай мое сердце!»

Сапожникова передернуло…

Странно, а откуда этот зловещий доктор Краев знает, что у него именно вишневый «Рено»? Следил за ним, что ли?!

Видимо, следил…

И только тут Николай Ильич вспомнил, что его «Рено» — вишневый! — стоит сейчас разобранный в автосервисе!

* * *

Серега остался один — не считая рыжей девчонки, которая неподвижно лежала на каталке.