Судьба убийцы - Робин Хобб

Меховые башмаки я сняла. Весенний день только разгорался, а мне в них уже было жарко. Как могла отряхнула их от грязи. Потом стянула лохмотья, оставшиеся от чулок, и уставилась на свои бледные, сразу покрывшиеся гусиной кожей ноги. Уж и не помню, когда последний раз ходила босиком. Что ж, придется привыкать… Прижав башмаки к груди, я стала спускаться в сторону рынка.

Там, где что-то продают, можно и купить. К тому времени, когда показался рынок, мои ноги покрылись пылью и синяками из-за того, что я оступалась на камнях, но голод был сильнее боли. Трудно было идти мимо прилавков с первыми фруктами, хлебом и мясом. Я не обращала внимания на удивленные взгляды и старалась выглядеть спокойной и расслабленной, а не бродяжкой, не знающей города. Нашлись прилавки, где торговали тканями и одеждой, а потом и телеги, с которых продавалось подержанное платье и тряпье. Я молча протягивала свои башмаки торговцам. Первые несколько человек не заинтересовались, потом какая-то женщина взяла мою обувь и принялась вертеть так и эдак. Она хмуро посмотрела на них, потом на меня и протянула шесть медных монеток. Торговаться мне было не с руки. Хороша цена или плоха, а другой не дадут. Так что я взяла деньги, коротко поклонилась и отошла. Постаралась затеряться в толпе, но еще долго чувствовала затылком взгляд торговки.

Я молча протянула две монетки через прилавок с хлебом. Молодой торговец о чем-то спросил меня, я показала на свой закрытый рот. Он посмотрел на монеты, на меня, поджал губы и наконец повернулся к закрытой корзине. Достал оттуда и протянул мне черствую сайку: ее испекли, наверное, несколько дней назад. Я взяла ее дрожащими от нетерпения руками и поклонилась. У него на лице промелькнуло странное выражение. Он схватил меня за запястье так сильно, что я едва сумела подавить крик. Однако продавец выбрал из свежего товара на прилавке самую маленькую саечку и дал мне. Должно быть, выражение неимоверной благодарности на моем лице смутило его, потому что он шуганул меня, как бродячего котенка. Я сунула еду за пазуху, где уже лежала потрепанная свечка, и побежала искать, где можно поесть.

В конце рыночного ряда оказался колодец, которым могли пользоваться все. Никогда не видела ничего подобного. В каменной чаше бурлила теплая вода. Излишек стекал на землю по желобу. Женщины подставляли под него ведра, а потом маленькая девочка подошла и напилась из горсти. Я последовала ее примеру, опустившись на колени. Вода странно пахла, и в ней был сильный привкус, но она была мокрая и не ядовитая, чего еще желать? Я вдоволь напилась, потом брызнула воды себе в лицо и потерла мокрые ладони друг о друга. Должно быть, тут это считалось неприличным, потому что какой-то человек вскрикнул с отвращением и уставился на меня сердито. Я поспешно вскочила и убежала.

По другую сторону рынка оказалась торговая улица. Там не было лотков, а в роскошных домах из камня и дерева размещались богатые лавки и таверны. Был теплый день, и их двери стояли настежь. До меня донесся аромат коптящегося мяса, послышался шорох рубанка по доске. Рядом и позади плотницкой мастерской были свалены запасы необработанного дерева. Оглядевшись по сторонам, я нырнула под сложенные крест-накрест доски, и они скрыли меня от посторонних глаз. Села на землю, прислонившись спиной к сладко пахнущему дереву. Достала из-за пазухи сайки и заставила себя сначала съесть черствую. Она оказалась твердой как камень – и невероятно вкусной. Я ела ее, дрожа от удовольствия. Проглотив последний кусочек, я замерла, тяжело дыша и прислушиваясь к тому, как он опускается в желудок. Я бы не отказалась еще от десятка таких же.

Взяв в руку маленькую сладкую сайку, я вдохнула аромат. Разумнее было бы оставить ее на завтра. Но с другой стороны, если я стану носить хлеб за пазухой целый день, то вдруг оброню его или от него открошатся кусочки… Мне не составило труда убедить себя. На верхней корочке был тонкий запекшийся слой меда, нанесенный в виде завитка, а внутри – ломтики фруктов и пряности. Я откусывала по невыносимо крохотному кусочку, смакуя каждую каплю сладости на языке. Очень скоро и эта сайка закончилась. Голод отступил, но забыть о нем не удавалось, и это было мучительно.

Еще одно воспоминание всплыло у меня в голове. Другой нищий, покрытый шрамами, замерзший калека. Возможно, он был даже более голоден, чем я теперь. Мне хотелось помочь ему. Мой отец ударил его ножом, и еще раз, и еще. А потом бросил меня, чтобы отнести нищего в Олений замок, где его могли вылечить. Я попыталась соотнести все это с тем, что мне удалось подслушать, но кусочки мозаики упорно складывались в такое, чего точно быть не могло. Тогда я задумалась, почему же никто не замечает меня, такую маленькую, голодную и одинокую, и никому не приходит в голову угостить меня яблоком.

При мысли о яблоке, которое я дала тому нищему, мой рот наполнился слюной. Ах, какие каштаны я ела в тот день, такие горячие, что больно было чистить, такие сладкие, что таяли во рту. В животе заурчало, и я подтянула колени к груди.

У меня осталось еще четыре монетки. Если продавец хлеба будет завтра так же щедр, как сегодня, я протяну еще два дня. Потом придется либо воровать, либо голодать.

Как же мне вернуться домой?

День разгорался, солнце припекало все жарче. Я оглядела себя. Мои босые ноги были покрыты грязью, ногти на них отросли. Подбитые ватой штаны заскорузли от грязи. Туника из Ивового Леса, когда-то длинная, теперь была вся в пятнах и заканчивалась рваными клочьями чуть ниже пояса. Манжеты рубашки под ней лоснились. Нищенка и есть, как ни посмотри.

Надо пойти к гавани и посмотреть, нет ли там кораблей, которые направляются в Бакк или хотя бы куда-нибудь в Шесть Герцогств. Но как мне выяснить это и чем заплатить за проезд? Солнце припекало, на мне была слишком теплая одежда. Я забилась глубже в тень и свернулась калачиком возле штабеля досок. Не собиралась спать, но заснула.

Проснулась я уже после полудня. Тень уползла с меня, но сон не уходил, пока солнце не коснулось моих век. Я села. Мне было ужасно худо: тошнило, голова кружилась, хотелось пить. Кое-как встала на ноги и побрела прочь. Остатки храбрости покинули меня. Я не нашла в себе сил спуститься в порт или хотя бы исследовать город. Вернулась на развалины, туда, где пряталась ночью.

В чужом и незнакомом городе я старалась держаться того немногого, что уже успела изучить. При свете дня стало видно, что вода в чаше старого фонтана зеленоватая и в ней плавают маленькие черные козявки. Но мне ужасно хотелось пить. Утолив жажду, я разделась, чтобы вымыться, насколько это возможно. Постирала одежду. Это оказалось неожиданно тяжело, и я уже не в первый раз подумала о том, какой беззаботной была моя жизнь в Ивовом Лесу. Слуги делали за меня всю работу. Я старалась быть с ними вежливой, но поблагодарила ли я их хоть раз по-настоящему за весь их труд? Мне вспомнилась Кэшн и как она одолжила мне свои кружева. Жива ли она еще? Вспоминает ли меня хоть иногда? Захотелось заплакать, но я удержалась.

Я окунала в воду, терла и выжимала свою грязную одежду, одновременно решительно выстраивая планы. Двалия долгое время не знала, что я девочка. Выдавать себя за мальчика безопаснее. Пригодится ли такой на корабле, идущем в Шесть Герцогств? Я слышала много историй о том, как мальчишки нанимались на корабли и переживали удивительные приключения. Менестрели пели о том, как некоторые из них становились пиратами, другие находили сокровища, третьи дослуживались до капитанов. Завтра я возьму еще две монетки, куплю на них хлеб и съем его. Эта часть плана мне очень нравилась. Потом надо будет спуститься к гавани и узнать, нет ли там кораблей, направляющихся в Шесть Герцогств, и не согласятся ли взять меня на борт, если я отработаю дорогу? Я постаралась не думать о том, какая я маленькая, на вид сущий ребенок, что силенок у меня немного и я не говорю на калсидийском. Как-нибудь справлюсь.