Игра Нептуна - Фред Варгас

— То есть ее убили до заморозков, раз убийца смог сбросить тело в воду.

— Нет. Преступник разбил лед на поверхности и столкнул тело в воду, забросав сверху камнями. Ночью вода снова замерзла.

— Откуда ты все это знаешь?

— Ноэлла Кордель купила в тот день новый ремень и надела его. Мы знаем, где она ужинала и что ела. Холод сохранил содержимое ее желудка нетронутым. Мы точно знаем, когда произошло убийство. Не сомневайся, мы все проверили.

— Тебя не беспокоит анонимное письмо, полученное на следующий день после публикации сообщений об убийстве?

— Нет. Мы получаем много подобной корреспонденции. Люди не любят общаться с полицейскими напрямую.

— Их можно понять.

Выражение лица Лалиберте неуловимо изменилось. Суперинтендант был опытным игроком, но Адамберг читал по глазам лучше детектора лжи. Лалиберте перешел в наступление, а Адамберг скрестил руки на животе и откинулся на спинку стула, став еще более невозмутимым.

— Ноэлла Кордель умерла вечером двадцать шестого октября, — сообщил суперинтендант. — Между двадцатью двумя тридцатью и двадцатью тремя тридцатью.

«Отлично», — подумал Адамберг, осознавая всю неуместность такой реакции в сложившихся обстоятельствах. В последний раз он видел Ноэллу, когда убежал от нее через окно, вечером 24 октября. Он опасался смертного приговора, ждал, что Лалиберте назовет вечер 24 октября.

— Точнее время назвать нельзя?

— Нет. Она ужинала около половины восьмого, и переваривание уже началось.

— В каком озере вы ее нашли? Далеко отсюда?

В озере Пинк, подумал Адамберг, где же еще?

— Продолжим завтра, — внезапно решил Лалиберте, поднимаясь. — А то ты вот-вот спустишь собак на квебекских копов. Я просто хотел поставить тебя в известность. Вам забронировали два номера в гостинице «Бребеф», в парке Гатино. Годится?

— Бребеф — это фамилия?

— Да, одного француза. Он был упрям как мул, и ирокезы его сожрали — за то, что пытался вешать им лапшу на уши. Мы заедем за вами в два часа, чтобы вы успели отдохнуть.

Суперинтендант — снова сама любезность — протянул ему руку.

— И ты расскажешь мне историю с вилами.

— Если сумеешь услышать, Орель.

Вопреки благим намерениям, Адамберг не мог думать о поразительном совпадении, столкнувшем его с Трезубцем на другом конце света. Мертвецы путешествуют с быстротой молнии. Он почувствовал опасность в маленькой церкви в Монреале, когда Вивальди нашептывал ему, что Фюльжанс знает об охоте, и советовал ему быть осторожным. Вивальди, судья, квинтет, подумал он и провалился в сон.

Ретанкур постучала в его дверь в шесть утра по местному времени. Он только что принял душ и заканчивал одеваться, так что перспектива начать трудный день с беседы с лейтенантом ему не улыбалась. Он предпочел бы полежать и подумать — побродить среди миллионов клеточек своего запутавшегося мозга. Но Ретанкур уже села на кровать и поставила на низкий столик термос с настоящим кофе — где только она его нашла? — две чашки и свежие булочки.

— Взяла в кафе, — пояснила она. — Так мы сможем спокойно поговорить. Не хочу, чтобы рожа Митча Портленса испортила мне аппетит.

Ретанкур молча выпила первую чашку черного кофе и съела булочку. Адамберг не пытался помочь ей завязать беседу, но его молчание лейтенанта не смущало.

— Я вот чего не понимаю, — начала Ретанкур, утолив первый голод. — Мы в отделе никогда не слышали про убийцу с вилами. Полагаю, это старое дело, но, судя по тому, как вы посмотрели на убитую, оно затрагивает вас лично.

— Ретанкур, вам поручили это задание, потому что Брезийон не отпускает своих людей поодиночке. Но вы не обязаны выслушивать мои излияния.

— Не согласна, — возразила лейтенант. — Меня послали, чтобы защищать вас, но я не смогу этого сделать, если не узнаю правду.

— Я в этом не нуждаюсь. Сегодня передам информацию Лалиберте, и на этом все закончится.

— Какую информацию?

— Узнаете одновременно с ним. Он ее примет или не примет, но будет волен поступать с ней по своему усмотрению. А завтра мы уедем.

— Вы уверены?

— Почему бы и нет, Ретанкур?

— Вы умный человек, комиссар. Не делайте вид, что ничего не заметили.

Адамберг вопросительно посмотрел на нее.

— Лалиберте ведет себя совершенно иначе, — продолжила Ретанкур. — И он, и Портленс, и Филипп-Огюст. Суперинтендант обомлел, когда вы начали делать замеры. Он ждал чего-то иного.

— Вы правы.

— Думал, вы сломаетесь. Увидев раны и лицо жертвы. Потому и устроил представление в двух актах. Но все пошло не так, и это его смутило. Смутило, но не переубедило. Его люди тоже в курсе. Я не сводила с них глаз.

— А я ничего не заметил. Мне казалось, что вы сидите и скучаете в уголке.

— Военная хитрость. — Ретанкур снова налила кофе. — Мужчины не обращают внимания на некрасивых толстух.

— Неправда, лейтенант, я имел в виду совершенно другое.

— А я — именно это, — сказала она, небрежным жестом отметая его возражения. — Они не смотрят на бесформенную телку, она им неинтересна, и они о ней забывают. Я на то и рассчитываю. Добавьте сюда туповатое безразличие, сгорбленную спину, и можете быть уверены, что сами увидите все, а вас — никто. Это не всем дано, но мне всегда здорово помогало.

— Вы преобразовали вашу энергию? — улыбнулся Адамберг.

— В невидимость, — серьезно подтвердила Ретанкур. — Я наблюдала за Митчем и Филиппом-Огюстом — они обменивались знаками, как заговорщики. То же повторилось в ККЖ.

— В какой момент?

— Когда Лалиберте сообщил вам дату преступления. Вы не отреагировали, и это их разочаровало. Но не меня. Вы потрясающе хладнокровны, комиссар. Вы играли, но выглядело все очень натурально. Чтобы хорошо делать свое дело, я должна знать больше.

— Вам поручили сопровождать меня, Ретанкур.

— Я сотрудник отдела и выполняю свою работу. Я догадываюсь, что они ищут, но хочу узнать вашу версию. Вы должны доверять мне.

— А почему, лейтенант? Вы ведь меня не любите.

Неожиданное обвинение не смутило лейтенанта.

— Не очень, — подтвердила она. — Но это ничего не меняет. Вы мой начальник, и я выполняю свою работу. Лалиберте хочет вас подловить, он убежден, что вы знали девушку.

— Он ошибается.

— Вы должны доверять мне, — спокойно повторила Ретанкур. — Вы полагаетесь только на себя. Всегда, но сейчас это неправильно. Если только у вас нет серьезного алиби на вечер двадцать шестого октября, начиная с половины одиннадцатого.