Кошмары Аиста Марабу - Ирвин Уэлш

Море. Пляж. Организационные способности Аиста Марабу.

БЛИЖЕ К ДЕЛУ, РОЙ. РАССКАЗЫВАЙ ПО ТЕМЕ, ПРИДУРОК, МАТЬ ТВОЮ.

– Эти воды заражены акулами, – сказал Сэнди, все еще не желая надеть акваланг и нырнуть. Я зацепил якорь за край рифа, до берега оставалось проплыть совсем немного, но от Сэнди шла осязаемая волна страха.

– Ты, наверное, хотел сказать, кишат акулами, Сэнди? – поправил я и тут же стал гадать: – Хотя, может быть, словосочетание «заражены акулами» тоже вполне уместно.

– Имей в виду, что, будучи спортсменом, я не употребляю наркотики. Я никогда не колюсь чужими шприцами и всегда практикую безопасный секс. Я не инфицирован ВИЧ. Я говорю это, чтобы мы оба больше узнали друг о друге, понимаешь?

– Как тебе угодно, Сэнди.

– Я никогда не охотился на львов, Рой, это все брехня, – и он глумливо ухмыльнулся.

Похоже, я крупно попал, не меньше чем на той стороне. Следующее мгновение оборвалось, и я снова оказался в переулке, а рядом со мной богомол в белом парике и с помадой, наведенной на паучьи челюсти, его лапка сжимает красную карточку. Сэнди срывает с себя майку и чуть не в слезах поворачивает прочь с переулка; Дидди утешает его, а Доусон качает головой с гримасой отвращения на лице. Богомол записывает его имя в черный блокнот, на котором проставлено: «Молодежь в Азии». И тут я почувствовал брызги на лице, и мы снова в океане.

С трудом натянув акваланги, мы готовимся нырнуть в чистые светло-голубые воды вокруг рифа. Мы доберемся до берега, а значит, зайдем в Изумрудный лес с другой стороны. Это был рискованный план, так как из провианта и оружия с собой мы сможем взять только то, что унесем на себе.

Я неважно себя здесь чувствую: в ушах звенит, а в носу какой-то странный стерильный запах. Пахнет больни… на хуй, на хуй. Все под контролем. Под контролем. Сэнди опять в порядке, он мой напарник, мой проводник. Мы с Сэнди охотники, мы знаем, что делаем.

И тут Сэнди сказал такое, от чего у меня резко участился пульс, свело живот и мышцы ануса. Когда мы уже были готовы нырнуть с правого борта, он посмотрел на меня и улыбнулся:

– Мы входим через выход.

Если бы мой старик узнал, кто покоцал Уинстона II, он прикончил бы меня на месте. Он еще больше оберегал покалеченного пса и старался не выпускать его из виду. На Уинстона нацепили что-то вроде намордника, чтобы этот псих не расцарапал себе все раны. В природе животное бы не выжило; я был обеими руками за природу.

Уинстон II страдал, конечно, но мне этого было мало. Я хотел, чтобы Уинстон отошел в мир иной. Изуродовать-покалечить, как он меня, – было недостаточно. Мое первоначальное раскаяние довольно быстро улетучилось. Я должен был разделаться с ним раз и навсегда. К этому решению меня привела девица, которую я тогда трахал.

Ее звали Джули Синклер. Она жила в Драйлоу с матерью и сестрой. Трахалась она, как я помню, совсем не дурно. Мы фачились в ее комнате, а потом выходили посмотреть телик вместе с мамашей. Иногда я подумывал, не то что бы всерьез, а так, скуки ради, не присунуть ли заодно и мамаше с сестренкой. На самом деле мне нравилось бывать у нее дома – там хотя бы можно было ящик спокойно пободать.

Никаких серьезных чувств к Джули я не испытывал, но уважать – уважал. Она просто хотела трахаться и трахалась, сколько влезет, но никогда не терялась и душу никому не раскрывала. Мы подходили друг другу: я не пытался в ней разобраться, а она не липла ко мне, как некоторые шлюхи. Короче, однажды, после очередного фака, она спросила меня про шрамы на ноге. Это заставило меня снова задуматься об Уинстоне II и вспомнить, как ненавидел я этого монстра и сраную семейку, которая его пестовала. Петарды я еще не выбросил.

Трахаясь с Джули, я часто думал об острове Крамонд, где я залез на нее в первый раз. Это небольшой островок, меньше мили от берега, в устье реки Форт. Туда можно добраться пешком, пока прилив не отрежет его от материка. Смотреть там не хрена: несколько дотов времен Второй мировой, полные пивных банок и использованных гондонов.

Местные парни приводили сюда девиц и дожидались прилива – приходилось ночевать на острове. Это была проверенная тактика. Мне об этом нашептал Тони. В то время я уже был топ-бой и редко встречался с Брайаном и всей тусой, но как-то раз мы с ним, Джули и ее подругой забрались на этот остров и «сели на мель». Кончилось это тем, что мы их трахнули.

Вот туда я и решил направиться, прихватив Уинстона II.

К счастью, на работе я мог взять отгул – у меня уже накопилось много часов переработки. Я показывал придуркам в офисе, как пользоваться новыми операционными системами, которые я установил на головной комп. От того, что я постоянно пялился на дисплей, у меня стали болеть глаза. Проверка зрения показала, что мне нужно носить очки, но я не собирался становиться очкариком: во-первых, это еще больше развило бы мою стеснительность, во-вторых, я бы стал копией моего отца.

В пизду гребаные очки.

Я заказал себе контактные линзы.

Я взял отгул, чтобы подобрать линзы, и в тот же день отправился домой за Уинстоном. Никто не знал, что у меня выходной: я подгадал так, чтобы никого, кроме Уинстона, дома не было.

Мы прогулялись по району, пересекли поле для гольфа, мимо отеля «Коммодор» и по набережной дошли до берега. С собой у меня была большая лопата, штык завернут в бумажный пакет. Я взглянул на пса в пластмассовом наморднике, и мне стало жаль его. Это не жизнь для животного. Уинстон II представился мне щенком, а потом чуть ли не преданным другом. Я мог бы повернуть, если бы пронизывающий восточный ветер не задул с устья и не обжег мою искалеченную ногу.

Вот тебе лопатка, вот ведерко – иди, резвись на берегу.

Было еще достаточно рано – тихое осеннее утро, на всем побережье ни души. Начинался отлив.

Я повел Уинстона II к острову. Его лапы оставляли четкие следы на мокром песке. Плевать – мои подошвы и собачьи следы скоро смоет вода.

Мы дошли до острова, и я привязал пса на ржавый крюк, как будто специально вбитый в бетонную стену дота.

Вокруг свистел холодный ветер. Я снял намордник и пристроил на заштопанную морду Уинстона целый набор петард и фейерверков. Крепко-накрепко обтянув все упаковочным скотчем, я снова надел на зверюгу намордник и застегнул ошейник. Уинстон жалостливо попискивал, как делают собаки, когда пересрутся.

Уинстон II стал вырываться; тут я заметил, как на крышу дота села маленькая птичка. Это была малиновка – ранний символ христианства…

…Секунду или две я поразмышлял о значении символов, христианском всепрощении типа: «Подставь другую щеку» и прочей чепухе. Но в этот бред уже никто не верит. Ты один против всего мира – вот как обстоят дела, даже правительство это признает. Налетел ветер и снова обжег мои старые раны. Нет, Уинстон должен умереть. В понятиях христианства это можно назвать справедливой войной.