Покидая царство мертвых - Антон Грановский

– И почему всем сегодня хочется меня побить?

– Наверное, потому что ты суешь нос туда, куда не следует, – отчеканил седовласый. – И сейчас ты за это поплатишься!

– Войди в меня! – рявкнул Иван, обращаясь к Максу.

Седовласый «афганец» остановился.

– Что? – изумленно спросил он.

Иван примирительно улыбнулся:

– Это я не вам. Это я…

– Ах ты, розовозадый! – Лицо седовласого «афганца» побагровело. – Ну, держись!

– Нырок под левую руку! – скомандовал Макс.

Иван «нырнул» вниз и отклонился влево. Кулак «афганца» с грохотом впечатался в дверь лифта.

– А, черт! – Седовласый зашипел и затряс рукой.

– Старый лис, – с усмешкой сказал Максим. – Хотел поймать меня на свой вечный фокус?

«Афганец», продолжая трясти рукой, взглянул на Холодкова.

– Как ты узнал, что я буду бить с левой? – хрипло спросил он.

– Я это увидел, – растерянно проговорил Иван.

– Увидел, как я бью?

– Да.

Седовласый «афганец» вздохнул:

– Видать, я и впрямь постарел. Хочешь продолжить?

Иван покачал головой:

– Не стоит.

– Ну, как знаешь, – сказал седовласый, и в голосе его Ивану послышалось облегчение. – Так какого черта тебе от меня надо?

– Я пришел поговорить с вами о Максиме Орлове.

– О Максиме?.. Что же ты сразу не сказал!

– Видите ли, я работаю в уголовном розыске. И… Ну, в общем, у нас появились кое-какие новые факты, касающиеся его гибели.

Подполковник Васильев сдвинул брови и в некоторой задумчивости посмотрел на Ивана.

– Гм… Ну что ж, проходи.

Квартира бывшего «афганца»-десантника оказалась малогабаритной однокомнатной халупой, в которой уже лет пятнадцать не делали ремонт.

Усадив гостя за обшарпанный кухонный столик, Васильев поинтересовался:

– Выпить хочешь?

– Нет, – сказал Иван.

– Правильно, – одобрил седовласый «афганец». – Я тоже не пью. Как думаешь, сколько мне лет?

– Пятьдесят… пять? – слукавил Иван.

Седой усмехнулся и торжествующе проговорил:

– Шестьдесят два! Хочешь узнать мой секрет? Ежедневная утренняя пробежка – три километра. Потом – отжимание на кулаках, прокачка пресса и перекладина. А после всего – ледяной душ.

– Здорово! – искренне позавидовал Иван. – Мне бы так!

– Если прижмет – тоже начнешь. Шесть лет назад я превратился в полную развалину. Если бы не взялся за ум, сыграл бы в ящик. Чайку тебе налить или предпочитаешь кофе? У меня, правда, только растворимый.

– Чая, если можно.

– Можно. Тебе какой?

– Обычно я пью китайский, из листьев, собранных в провинции Хунань.

Седой посмотрел на Ивана с любопытством, усмехнулся и сказал:

– Уважаю. Китайского чая у меня нет, но есть наш, русский, с липой и мятой. Листья собирал сам, на даче в Томилине. Будешь?

– Конечно. С удовольствием.

Васильев заварил чай, поставил перед Иваном огромную желтую чашку, сел напротив и сказал:

– Значит, ты хочешь поговорить о Максиме. Тот еще был сукин сын. Самолюбивый и самоуверенный, как черт.

Иван бросил взгляд на помрачневшее лицо Максима.

– Но при этом отличный мужик и классный опер, – договорил старый вояка. – Нынче таких днем с огнем не сыщешь. Прости, к тебе это не относится.

Он подождал, пока Иван попробует чай, и поинтересовался:

– Как тебе?

– Очень вкусно, – похвалил Холодков.

– А я тебе что говорил? – торжествующе произнес Васильев. – Ты пей, пей. Если что – я еще налью.

Иван отхлебнул чая и сказал:

– Нам стали известны кое-какие факты.

– Что за факты?

– В тот момент, когда уголовник Колюжный стрелял в Максима Орлова, в доме находился еще один человек.

– Вот как! И кто же он?

– Этого мы пока не знаем. Но у него на руке была татуировка – штык-нож от автомата Калашникова, а на нем – паук-каракурт.

– Гм… – Васильев почесал ногтями багровый нос. – Если это так, то дело пахнет керосином.

– В смысле?

– Паук-каракурт на штык-ноже – знак принадлежности к одному элитному подразделению, которое воевало в Афгане.

– Что за подразделение?

Васильев нахмурился и неприязненно проговорил:

– Настоящие звери! Их забрасывали, когда нужно было «зачистить» аул или прикончить какого-нибудь моджахедского командира.

– Ликвидаторы?

– Ага. Что-то вроде этого. Вэвэшников «духи» называли собаками. Нас, десантников, – волками. А «каракуртов» они называли оборотнями. И еще – тенями.

– Уважали, значит?

– Боялись. Я слышал, что однажды два «каракурта» пробрались ночью в кишлак, занятый моджахедами, и перебили целый взвод «духов».

– Вот это да, – с мрачноватым восторгом проговорил Иван. – Действительно, оборотни!

Седой презрительно дернул щекой.

– Воевать со спящими легко. Посмотрел бы я на этих оборотней в открытом бою. Я тебе так скажу, парень: каждый боец моей десантной роты стоил двух «каракуртов». Так себе и запиши.

– Ладно. Игорь Семенович…

– Ты сказал, что один из «каракуртов» находился в тот момент в квартире?

– Да, – кивнул Холодков. – И вполне возможно, что в Максима Орлова стрелял именно он.

– Но его не поймали?

Иван покачал головой:

– Нет. Когда милиционеры ворвались в квартиру, там были только Макс и уголовник Колюжный. Ну, и еще одна женщина, но она отношения к делу не имеет.

– Обычно женщина всегда имеет отношение к делу.

– Только не в этом случае. Это была подружка Колюжного.

– Его шмара, что ли?

– Да.

Васильев вздохнул:

– Ясно. Ты чай-то пей.

– Я пью. – Иван снова отхлебнул из чашки душистого чая.

Седой помолчал, обдумывая слова Макса, затем проговорил:

– Вот что я тебе скажу, парень. Эти ребята никогда не появляются просто так. Если «каракурт» оказался в тот момент в квартире, то он пришел, чтобы убить Орлова. Только так, и никак иначе!

– Значит, на ваш взгляд, он не мог быть подельником Колюжного?