Княгиня Ольга. Две зари - Елизавета Дворецкая

– Ты о челяди говоришь? – догадался Унерад.

– О ней. О полоне вашем. Если речь идет об убийстве, а нет видоков из числа свободных мужчин, то можно принимать свидельство женщин и челядинов. Думаю, Вуефаст, тебе не очень охота, чтобы против твоего сына свидетельствовали женки и рабы. Если разбор дела все же будет затеян.

– Князь уже все решил! – напомнил Радольв.

– Да, но он не видел вот этого, – Мистина кивнул на снизку, которую Эльга держала на коленях. – Когда увидит – переменит свое решение, как того требует справедливость.

– Но только врагам нашим нужно, чтобы мы, родичи и дружина Олега Вещего, из-за чужих людей между собой тягались, – сказала Эльга. – Мы ведь договоримся добром, да, Вуефаст?

– Добром? – Вуефаст насупился и сурово взглянул на нее из-под густых, пробитых сединой рыжих бровей. – А если не добром? В чем ты нас винить будешь?

Эльга мягко рассмеялась, будто услышала веселую шутку.

– А в чем хочешь, любезный мой! Хочешь – будто сборщики наши утаивают важное и от суда уклоняются, вот и хотят обиженных подкупить. Хочешь – что сын твой у меня со двора сманивает девку, грозит урон имуществу и чести моей нанести.

– Не докажете! – Вуефаст упрямо хлопнул по колену. – Эка невидаль, снизка, ей цена – белка лысая!

– Но сходить к присяге твоему сыну придется, – Мистина мельком улыбнулся Унераду. – Посылал он эту снизку бужанской заложнице или не посылал. Его отрок, который это принес, – человек вольный, тоже может отвечать. А когда выяснится, что посылали и приносили, то и мудрой чади, и самому князю будет очень любопытно – почему? Зачем?

Вуефаст сердито выдохнул, расширив ноздри. Грузный, рыжий, с полным лицом и длинной бородой, он сидел, слегка наклонившись и упираясь ладонями в бедра, будто готов был, как бык, броситься вперед. Но Эльга оставалась спокойной, зная, что никуда он не бросится. Имея на руках эту снизку, она легко добьется, чтобы Унерада повели к присяге, а когда он признает ее своей, поневоле придется отвечать и за попытки подольститься к чужой челядинке. Вина, может, обнаружится и небольшая, ничего ведь еще не случилось, но разговоров будет много, и Вуефаст останется со стыдом, как с пирогом.

– Я тебе не враг, Вуефаст, – заговорила Эльга. – Твой отец среди ближних мужей Олега Вещего был, я вам блага желаю, как и сами вы себе желаете. Коли уж так случилось, – она качнула снизкой, – то давайте ко взаимной чести дело покончим.

«Как?» – спросил мрачный взгляд Вуефаста.

– Пусть твой сын, – Эльга прямо взглянула на Унерада и улыбнулась ему, – эту деву в водимые жены берет.

– В жены? – Немота разом спала с Вуефаста. – Водимые? Рабу? Ты смеешься надо мной, княгиня?

– Она не раба! – быстро возразила Эльга. – Ее брали в таль. Ведь так?

– Так, – чуть слышно подтвердил Унерад, кивнув.

– Она – знатного рода, ее отец – боярин славного рода бужанского на Горыни, старший жрец! Замужем она была за сыном драговижского старейшины, ничем себя не уронила. Овдовела бездетной, может почти в девах считаться. Приданое у нее найдется. Да и я добавлю, коли из моего дома она будет выходить.

– Сыну моему… вдову поять…[19] – Вуефаст в возмущении оглянулся на сыновей, но Радольв быстро указал пальцем на собственный глаз: окривев, Унерад в известном смысле оказался приравнен к дряхлым старикам. Дева хорошего рода за него если и пойдет, то с большой неохотой.

– А главное-то ее приданое вот какое, – Эльга взглянула по очереди на отца и на сына, требуя особого внимания. – Ее муж будет с бужанской старейшиной на Горине в родстве. Проси, Вуефаст, чтобы Святослав сделал его посадником в Горинце.

– Он ведь глаз потерял, – заговорил Мистина, пока те трое, вновь онемев от неожиданности, пытались опомниться, – первые годы ему в ратные походы не ходить, пока не привыкнет хорошо видеть поле одним глазом. А тем временем будет княжью дань собирать. Горинец кому попало не доверишь – там ведь брод, ворота на землю Бужанскую. Мой брат прошлым летом там чуть голову не сложил.

– Князь не желает там посадника сажать, – напомнил Радольв, но уже с сомнением.

– Он не сможет отказать в награде верному своему человеку, что потерял глаз на службе ему и земле Русской! – с радостной верой в благородство своего сына возразила Эльга. – Он не хотел, чтобы там сидели мои люди. Но с чего ему не желать, чтобы это место занял его человек? Разве Святослав своей дружине не друг, не радетель? Разве вы все ему – не сыны родные? Подумай, Вуефаст. Роду вашему и чести, и добра прибавится. Сын твой в таких молодых годах в передние мужи выйдет. А невестка будет – сама по себе клад, а не женка.

Эльга сделала знак Совке. Та скользнула в соседнюю клеть, где спали ближние служанки, и тут же вернулась, ведя за собой Обещану.

При виде нее Унерад чуть не встал от изумления – да и Вуефаст с Радольвом вскинули головы, глядя на нее во все глаза. До того они видели эту женщину, из-за которой поднялось столько шуму, всего один раз – в день возвращения дружины, когда Святослав подарил Обещану матери. Едва ли они запомнили, как она выглядит. Но и Унерад, который с тех пор несколько раз видел свою заложницу на княгинином дворе, тоже не сразу ее узнал.

Вместо некрашеной рабочей дерги и мешковатого вершника на Обещане было варяжское платье – синее, с отливом в черничный. Густо-синий шерстяной пояс подчеркивал тонкий стан и позволял платью выгодно обрисовать крепкие бедра. На голове был белый убрус, повязанный тоже по-варяжски – со свободным концом, спущенным на плечо, и в обрамлении белой ткани юное лицо Обещаны выглядело и свежим, и величественным. Бужанская вдова разительно изменилась: насыщенный цвет платья подчеркивал черноту тонких бровей-стрел, румянец, еще ярче разгоревшийся от смущения. Тонкие полоски голубого шелка с золотистым узором, украшавшие ворот и рукава, перекликались с цветом глаз и придавали всему ее облику оттенок греческой роскоши. Она встала возле госпожи, скромно глядя в пол, но даже Вуефаст не сразу смог оторвать глаз от ее вздымающейся груди.

– Ты погляди, какую я тебе невестку дарю! – с гордостью продолжала Эльга. – Ее тут видели серой кукушкой, но ей всего восемнадцатый год – ее одеть хорошо да показать людям, от зависти все обомлеют. Такую красоту в тальбе томить – у самой сердце ноет. Я только объявлю, что хочу дочь боярина укромовского замуж отдать – под воротами женихи гурьбой соберутся.

Обещана подняла глаза и робко взглянула сперва на Вуефаста, в чьем праве было решить ее судьбу, потом искоса, с робким, завлекающим лукавством, – на Унерада. И глаза ее, сиявшие еще ярче от соседства с синим платьем, будто окатили мужчин напротив сине-голубой теплой волной.

– Подумай, Вуефаст, с женой посоветуйся, – закончила Эльга. – Если надумаешь – до весны свадьбу справим, а весной, как дороги просохнут, пора будет молодым и в Горинец отправляться, свое гнездо вить. Чтобы к новой зиме, как князь по дань соберется, уже служба была справлена.