Ересь - С. Дж Пэррис

— Безусловно. Тринадцать юношеских лет я провел в монастыре, и эта тоска, мечта о новом небе, новой земле знакомы мне лучше, чем многим другим. Но будьте осторожны, София, ибо мне пришлось также понять, что не стоит искать приключений ради самих приключений. Ценность дома осознаешь только тогда, когда его лишишься, — негромко договорил я.

— Отец рассказывал, что вы жили в Париже, при дворе короля Генриха. Там, верно, много красивых дам?

— Я видел немало красивых лиц и роскошных нарядов, это верно, однако красоты ума при дворе не сыщешь.

— Но ведь вы увлекли их своими идеями! — увлеченно сказала София.

— Вот уж не думаю, чтобы придворных дам интересовали мои идеи, — печально усмехнулся я. — Мало кто из них утруждал себя чтением, а уж тем более «идеями». Большинство ничего не смыслит даже в политике своего же государства, а я не умею притворяться, что меня привлекает женщина, чьи интересы сводятся лишь к модам и придворным сплетням. Я терпимый человек, но глупости не переношу.

Она выпрямилась и посмотрела на меня с интересом.

— Значит, вы цените в женщине способность мыслить и выражать свои мысли?

— Разумеется, при условии, что женщина образованна. Без образования женщина обречена быть лишь украшением, а тогда уж лучше повесить картину в гостиной, тем более что, в отличие от женщины, ценность художественного произведения с годами возрастает.

Усмехаясь, София покачала головой.

— Да уж, не похожи вы на англичан, Бруно. Впрочем, это было видно с первого взгляда. Мой отец уверяет, что, если женщина умна, это способно лишь отвратить мужчин и, если, мол, я хочу найти мужа, мне следует помалкивать, мило улыбаться и держать свои мысли при себе.

— Ваш отец столько же смыслит в человеческих чувствах, сколько в космологии.

Она расхохоталась, но глаза оставались серьезными.

— А ваш inamorato?[20]— рискнул я. — Что ценит он? — Девушка промолчала, и я с большей уверенностью продолжал: — Не могу допустить, чтобы девица столь богато одаренная нуждалась в каких-то магических средствах, чтобы добиться внимания мужчины. При всем уважении к вам, могу лишь предположить, что ваш inamorato слеп или туп.

— Нет никакого inamorato! — выкрикнула она вдруг, крепко прижав руки к груди и отвернувшись от меня. — Не смейтесь надо мной, Бруно. Я-то думала, вы не такой, как все.

— Прошу прощения.

Я подлил себе вина и откинулся на спинку кресла, стараясь скрыть улыбку. Если уж девушка хочет довериться кому-то, она все равно это сделает, но только когда сама сочтет нужным. Несколько минут мы сидели в молчании, лишь треск поленьев и убаюкивающее гудение огня нарушали тишину.

— Что касается Агриппы, он добыл знания о практической магии из древнего трактата, именуемого в Европе Picatrix, — заговорил я, когда стало ясно, что София по своей инициативе молчание не прервет. — Правильнее именовать его Ghayat al Hakim, то есть «Цель мудрых». Этот трактат был составлен арабами в Харране примерно четыре столетия тому назад. Но на самом деле это перевод с гораздо более древнего труда, написанного еще до разрушения Египта и вдохновленного, как полагают, самим Гермесом Трисмегистом. — Я сделал паузу и отпил глоток вина в полной уверенности, что внимание слушательницы вновь безраздельно принадлежит мне: ее глаза неотрывно глядели на меня. — Эта книга запрещена Римом и никогда не печаталась в типографиях, ибо это слишком опасно, однако по приказу короля Альфонса Мудрого она была переведена на испанский, а затем на латынь, так что появилось несколько рукописных копий. Одна из этих копий была десять лет тому назад тайно доставлена в Париж для короля Генриха. Король собирает запретные эзотерические книги, хотя и не умеет пользоваться ими.

— И вы прочли ее? — шепотом спросила София, всем телом подавшись ко мне.

— Его величество разрешил мне взглянуть на этот манускрипт после того, как я торжественно поклялся, что не буду переписывать его для себя — ни целиком, ни даже отдельные его части. Он упустил из виду, что я — первый в Европе специалист в искусстве запоминания. — Тут я позволил себе скромно усмехнуться, но София как будто ничего и заметила.

— Так что же там было?

— Это учебник астральной магии, наставление в искусстве применять себе в помощь талисманы, образы и те силы, что движут звездами и планетами. — Я понизил голос до шепота и оглянулся, проверяя, надежно ли прикрыта дверь. — Магия эта основана на идее, что при всем бесконечном разнообразии вещества во Вселенной все силы в ней взаимосвязаны и все это входит в единое, одухотворяемое Божеством вещество. А потому человек, обладающий достаточными познаниями, может установить связи между элементами природного мира и теми небесными силами, коим они подчинены.

София недоуменно нахмурилась.

— Но как это действует? — настойчиво переспросила она.

— Вижу, вы не отступитесь, пока не узнаете, — улыбнулся я. — Ну, к примеру: предположим, — так, просто ради поддержания разговора, — что вы хотите вызвать к себе любовь некоего человека. — Я внимательно следил за ее реакцией: щеки девушки разгорелись и губы приоткрылись в нетерпении, однако она ответила на мой взгляд почти гневным взглядом. — В таком случае вам нужно привлечь на помощь могущество планеты Венера, а значит, для начала узнать, какие растения, камни и металлы находятся под властью Венеры. Вам также понадобится усвоить наиболее могущественные символы Венеры, написать их на талисмане, сделанном из подходящих материалов, в день и час, наиболее подверженные астрологическому влиянию Венеры, правильно составить призыв к Божеству, имя, магические числа… Как видите, все это очень сложно.

— Но вы могли бы меня научить? — выдохнула она.

— Понимаете ли вы, о чем просите? — возразил я, понижая голос до еле слышного шепота. — Чтобы я учил вас «дьявольскому колдовству», как назовет это большинство? Да знаете ли вы, какой опасности подвергнемся мы оба? К тому же, должен признаться, я никогда не пытался использовать магию в практических целях, меня всегда интересовала лишь интеллектуальная, теоретическая сторона вопроса. Право, София, если объект вашей привязанности не отвечает вам взаимностью, не разумнее ли обратить свои взоры к иному предмету?

Она склонилась ко мне и на миг коснулась тонкими пальцами моей руки, печальная улыбка вновь заиграла в уголках ее губ.

— Конечно, разумнее, — тихо признала она. — Однако сердце часто бывает не в ладу с разумом, вы и сами это знаете, Бруно.

Я смотрел на нее с болью в сердце. Наконец я понял, что и мне самому грозит серьезная опасность: я могу привязаться к этому полному жизни и странных идей существу со страстным взглядом карих глаз. А она? Что привлекало ее во мне? Лишь возможность обрести слушателя? Того, кто согласился воспринимать ее всерьез? При этой мысли ревность невольно кольнула меня: все это богатство, вся глубина чувств для какого-нибудь тщеславного павлина вроде Габриеля Норриса? Стоит ли расспросить ее, прикидывал я, и как подступиться к такой скользкой теме?