Дама наизнанку - Василий Горлов

— Как, как… Я да Наумов взяли в банке ссуды под залог своих квартир, у меня еще кое-что от мужа оставалось. Отдали ему.

— Простите, Роза Кантемировна, опять не понял: а что же его квартира?

— Да какая у него квартира! Спичечный коробок в коммуналке, вот и вся его жилплощадь! Ну, вот, расплатился он с бандитами и уехал не Север. Полгода его не было, да что я говорю, месяцев восемь, если не девять. Вернулся он и полностью с нами расплатился.

— А где ж столько денег набрал?

— Не хотела я вам, Витя, говорить, Вы же милиционер… Если скажу, Вы тут же забудете, договорились?

— Заметано, Роза Кантемировна!

— На Северах он занялся черной золотодобычей или как там это называется. В теплый сезон на речке где-то мыл, а в холода — в заброшенной штольне уродовался. Он добро хорошо помнит, и долги отдает. Ну, помогла я Вам, Витенька?

… Вышагивая по длиннющим мосфильмовским коридорам, Баранов думал о том, что пока пасьянс (ассоциация скорее всего возникла из-за вчерашнего занятия мамы на кухне) сходится: Востриков вырисовывался человеком авантюрного склада, готовым не задумываясь преступить закон, в особенности, если это требовалось для того, чтобы отдать долг чести или дружбы. Но достаточно ли этого для того, чтобы похитить офицера милиции?

ЧЕТВЕРГ, 8-00 — 14–15. ПОПЛАВСКИЙ

Прихлебывая приторно-сладкий какао (Славины мать и бабка были свято уверены, что сахар — необходимейший продукт для его памяти), Поплавский сидел перед компьютером и сочинял бизнес-план, который собирался принести с собой к Блохину. Занятие это было хотя и творческое, но все же оставлявшее какую-то часть мозга праздной, благодаря чему параллельно можно было прикинуть, насколько велика возможность того, что Семен Маркович причастен к Мишкиному исчезновению.

На первый взгляд Блохин был достаточно респектабельным представителем второе десятилетие нарождающегося и никак не родящегося среднего класса: был хозяином небольшой типографии, в которой работало три десятка рабочих. Предприятие было довольно прибыльным, но основной доход, что было очевидно, этот гражданин получал от своего нелегального бизнеса, о котором неоднократно сообщали оперативные источники. Однако схватить его за руку не удавалось, равно как и обнаружить месторасположение производственных мощностей, ежедневно выпускавших тысячи порнографических видеокассет. В этой преступной индустрии процент прибыли практически столь же высок, как и в наркоторговле, поэтому Поплавский не сомневался, что на убийство Катыхова, если тот замахнулся на кусок пирога не по чину, Блохин пошел, что называется, "не глядя". Мог ли этот человек во имя спасения собственной шкуры и сладкой, как он ее понимал, жизни, устроить похищение Гуся? Похоже, вполне. По крайней мере, сам Слава был похищен среди бела дня из "Горбушки" просто мастерски. Причем, судя по его первым словам, Блохин не сомневался, что, отдавая приказ доставить к нему назойливого Дубова, он сознательно применял насильственные действия именно к офицеру МУРа, так что дерзости ему не занимать. А что? Где один, там и другой… Как говорится, двум смертям не бывать, а одной не миновать, эх раз, еще раз, еще много-много раз, повадился кувшин по воду ходить… Тут Поплавский заметил, что совсем уж отвлекся и налепил опечаток.

Махнув залпом остатки какао, он решил больше не отвлекаться, и вскоре большими буквами отстучал концовку: "ТАКИМ ОБРАЗОМ, ЧЕРЕЗ ПЯТЬ ЛЕТ СТАНЕТ ВОЗМОЖНЫМ ПОЛНОСТЬЮ ОТОЙТИ ОТ БИЗНЕСА И, БОЛЬШЕ НЕ РИСКУЯ, СПОКОЙНО ЖИТЬ НА НАКОПЛЕННЫЙ КАПИТАЛ". Перечитав еще раз свой труд, Слава остался доволен и, посмотрев на часы, стал звонить Блохину, чтобы подтвердить вчерашнюю договоренность. С удивлением узнав, что того нет дома, и, более того, что его вызвали на Петровку, Поплавский чертыхнулся. Действительно, элемент анархии был налицо, и Козлов в этом отношении был прав: вчера на вечернем совещании об этом вызове не было ни слова. Он тут же отзвонился в Управление, и Базарджян рассказал ему обо всех последних новостях. В знак благодарности Слава посоветовал Алику в беседе с Блохиным изобразить маленького Берию. Базарджян сначала обиделся, но, поразмыслив, согласился, что идея хорошая.

Поплавский был недоволен сложившейся ситуацией: встреча с Семеном Марковичем откладывалась на неопределенный срок, и в тоже время ему нельзя было ехать в Управление — не хватало еще встретиться там в коридоре с Блохиным, да при этом отвечать на приветствие коллег! Снова перезвонив Базарджяну и договорившись с ним, что тот перезвонит Славе на мобильный, как только Блохина отпустят восвояси, Поплавский отправился в книжный магазин "Москва" — благо, что давненько там не был, да и располагается он в трех шагах от работы.

Телефон зазвонил в 11–01. "Долго же они его мурыжили!", — подумал Поплавский и включил трубку. Но это оказался не Алик, а Блохин.

— Константин, привет. Это Семен Маркович.

— Здравствуйте, Семен Маркович! Я звонил Вам утром, мне сказали, что Вы на Петровке. Что случилось?

— Это не телефонный разговор. Ты сейчас где?

— На Тверской, в книжном магазине.

— Отлично. А я только что вышел из ментовки. Давай через двадцать минут встретимся около памятника Пушкину, и где-нибудь перекусим. С утра у меня кусок в горло не шел!

Поблагодарив Базарджяна, позвонившего сразу же после Блохина, и предупредив его о предстоящей встрече, Слава решил, что у него еще есть время спуститься в букинистический отдел.

Блохин угощал. Было видно, что на Петровке он жутко перенервничал, поэтому ранний обед быстро превратился в праздничный банкет. Поминутно подливая себе "Хенесси" (Поплавский согласился только на кружку нефильтрованного немецкого пива), Семен Маркович живописал ужасы только что покинутого им застенка: после перенесенного стресса ему было необходимо выговориться.

— Мне до сих пор мотают кишки из-за засранца Катыхова. То был какой-то капитан Птицын, или Уткин, не помню… Теперь какой-то вообще не поймешь кто, даже не представился, чурка! Ну, точно как в кино показывают про тридцать седьмой год! Из палачей, представляешь? Глаза мутные, по-русски говорит еле-еле, всего один раз, животное, оживился, когда вспоминал, как барашка резал. Ужас!

Слава, внутренне ликуя, старался запомнить этот монолог слово в слово, предвкушая, как порадует Алика.

— …Я уж теперь и не рад, что сгинул этот Индюков, который до палача меня допрашивал. Ладно, завтра после обеда, может быть, легче станет — должен сработать один мой план… Понимаешь, надо Шуру Зотова выручать, мужика, которого замели по Катыховскому делу. Что Шура мой школьный кореш — это ерунда, сантименты, недостойные делового человека… А вот то, что он может на меня навести, как на заказчика… Т-с, я ничего не говорил!

Интересно, думал в это время Поплавский, почему он употребил слово "сгинул"? Просто так сорвалось с языка, или он знает, что Гусев похищен, и живым на свободу ему не выбраться? (В этом вопросе ни у кого из коллег не было сомнений: похитители Мишу ни за что не отпустят, даже если их требования и будут выполнены; в то же время не было и иллюзий, что в целях спасения жизни Гусева, руководство пойдет на поводу у преступников). И что это за план освобождения уголовника Зотова, который должен дать результат в пятницу после обеда? Как раз тогда, когда истекает срок бандитского ультиматума! Случайно ли это?