Плоть - Дэвид Галеф

Тем временем звук усилился настолько, что начал дрожать пол. «Карриер и Айвис» вдруг грохнулась на пол. Стекло разлетелось вдребезги и рассыпалось по полу. Я бросился за метлой и совком. Вибрация прекратилась, но, когда я вернулся, она возобновилась, правда, на этот раз приглушенно и отдаленно. Пока я убирал осколки, стараясь не порезаться об их острые края, гвоздь, на котором висела гравюра, выскользнул из стены и со стуком упал в совок. Милое и остроумное завершение состоявшегося разговора.

Я взял выпавший гвоздь и машинально вставил его в отверстие. Надо просто выбраться из дома и отнести сцену катания на санях в ближайшую багетную мастерскую. Если же эстамп безнадежно испорчен — не прорезана ли бумага посреди заснеженного поля? — то я просто найду еще какую-нибудь вещицу, чтобы повесить ее на это место. Но гвоздь, проволочный штифт длиной три дюйма, проскользнул в дыру без остатка. Это показалось мне странным. Только ради экспериментального любопытства я разогнул скрепку и засунул ее в отверстие вслед за гвоздем.

Скрепка исчезла в дыре, словно Белый Кролик из «Алисы в Стране чудес». Так-так. Учитывая, скажем, что дырка глубиной шесть дюймов… Я отошел от стены и начал считать. Признаюсь, я не умелец, но все же унаследовал от своего деда кое-какие столярные навыки вместе с набором инструментов, когда он несколько лет назад умер. В набор входила старомодная ручная дрель. Я отправился в чулан за инструментами. Для начала я с помощью магнитной отвертки извлек из отверстия скрепку и гвоздь. Потом я просверлил в стене тонкое отверстие диаметром в одну восьмую дюйма. Я просверлил стену насквозь, о чем догадался по тому, как сверло с мягким толчком ушло вперед. По сравнению с вибрацией, доносившейся с противоположной стороны, дрель работала бесшумно.

Только покончив с этой работой, я осознал, что сделал, и впал в панику. Я стоял у стены, заглядывая в спальню Макса, имея весьма выгодный, хотя и ограниченный обзор, с видом на половину кровати, участок пола и нижнюю часть двери — полное воспроизведение эффекта камеры-обскуры. Дверь была закрыта, и жужжание доносилось с противоположной стороны. Но как выглядит отверстие из спальни соседа? Я критическим оком пригляделся к моему концу отверстия. Ничего особенного. Немного шпаклевки и штукатурки. Я смогу легко заделать отверстие или замаскировать его. Например, жесткой проволокой с комочком шпаклевки на конце. Мне оставалось лишь проникнуть на ту сторону, чтобы убедиться в качестве работы.

Мысль есть отец поступка, как сказал некто, не включенный в «Цитаты Бартлетта для семейного чтения». Через пять минут я изготовил проволочную затычку, вставил ее на место и вышел из кабинета, чтобы полюбоваться на плоды моих трудов с другой стороны. Я скажу ему о велосипедных гонках — это будет мой raison de venir[8]. Потом мне надо будет всего лишь на секунду остаться одному в спальне. Простите, мне что-то нехорошо. Можно я прилягу?

Я перешел на его крыльцо, преодолев расстояние в пять футов, и постучал в дверь. Вибрирующее жужжание стало громче, но никто не ответил. Я постучал сильнее. На этот раз мне показалось, что я слышу чей-то приглушенный голос, но он тонул в грохоте. Я размахнулся для последнего удара, но на этот раз моя рука пробила стеклянную панель двери.

— Да входите же, черт подери!

Рука моя кровоточила, перед дверью валялись осколки разбитого стекла. Дверь была не заперта — она просто туго открывалась. Я с хрустом прошел по стеклу в некое подобие прихожей, отделенной от гостиной японской ширмой. На ширме были изображены цапли среди плавающих в воде лилий. Этакий островок покоя. Мне стоило, конечно, рассмотреть цапель более подробно, но кровь из руки капала на линолеум Макса. А я так старался не пораниться, собирая осколки в кабинете. О смешных ситуациях лучше читать, чем переживать их наяву. Впрочем, это касается многих литературных феноменов.

Я огляделся в поисках какого-нибудь ящика с тряпками или чего-нибудь мягкого и гигроскопичного. Я все еще не видел Макса и, понимая, что и он не видит меня, нагнулся и приложил кулак к изнанке мягкого половика. На нем тотчас отпечатались рубиново-красные костяшки моих пальцев. Но кровь немедленно потекла снова. Надо было что-то делать.

— Куда вы, черт возьми, делись? — закричал я. Жужжание эхом отдавалось у меня в голове.

— В холле! Я не могу обернуться, вам придется пройти мимо меня.

Он что, растянул связки? И почему я должен пройти мимо него? Войдя в холл, соединявший гостиную с остальной частью дома, я обнаружил Макса, точнее, его обнаженную спину. Он ехал на велосипеде, поставленном на нечто похожее на перевернутую роликовую тележку из супермаркета. Чем быстрее он крутил педали, тем быстрее вращались ролики, не давая велосипеду сдвинуться вперед ни на дюйм. При этом жужжание и визг становились невыносимыми, велосипед раскачивался из стороны в сторону, а с тела Макса во все стороны летели капли пота. Было такое впечатление, что он изо всех сил хочет доехать до ванной в конце коридора, но никак не может сдвинуться с места.

— Макс!

— Да?!

— Вы скоро закончите?

— Что?

— Я говорю, вы скоро закончите?

— А? Нет, подождите, я через минуту остановлюсь.

Он протянул вниз руку, переключил скорость и стал с еще большей силой нажимать на педали. Я мелкими шагами обошел его — места было маловато — и стал смотреть на него от двери ванной. Его четырехглавые мышцы вздулись от напряжения, они волнами переливались под кожей. Было такое впечатление, что у него вообще нет мягкой плоти. Можно было бы подумать, что он едет по густой липкой грязи, если бы не ролики, вращавшиеся под колесами велосипеда. От скорости ролики сливались, как и все вокруг, даже дребезжание роликов слилось в однотонное жужжание. Макс мог легко ехать со скоростью сорок миль в час в нескольких дюймах от глухой стены. С полминуты он сохранял прежний темп, затем сбавил скорость, переключил монетку и приподнялся в седле, выпрямив спину, — ему стало легче. Прошло еще полминуты, и он перестал крутить педали. Остановившись, велосипед начал крениться, и Макс уперся рукой в стену, чтобы не упасть. Сам он был привязан к велосипеду и не падал только благодаря скорости, с какой нажимал на педали.

Он наклонился и распустил ремни, которыми его ступни были фиксированы к педалям. Черные лайкровые шорты были насквозь пропитаны потом. Дышал он не слишком тяжело, но лицо было багрово-красным. Под роликами была видна изрядная лужа пота.

— Что будет, если вы соскочите с роликов на такой скорости?

В ответ он равнодушно пожал плечами:

— Такое иногда случается. Когда велосипед соскакивает, то он сразу останавливается. Колеса тут же перестают вращаться.

— Почему вы так сильно потеете?

— Я же занимаюсь в помещении. Я не движусь, и поэтому нет ветра. Можете дать мне полотенце? — Он жестом указал на вешалку в ванной.

— Конечно, — ответил я, но потом вспомнил о своей ране. — Нет, пожалуй, нет, я испачкаю его кровью. — Я поднял руку и показал ему костяшки пальцев.