Киммерийский закат - Богдан Сушинский

— Вы так считаете? — заинтригованно спросил шеф госбезопасности. — И даже уверены в этом?

— Обязательно струсит, стоит только по-настоящему нажать.

— И что же, в вашем понимании, подразумевается под понятием «нажать»?

— Да элементарно: взять его за жабры и хорошенько взбодрить.

Корягин посмотрел на генерала с искренним любопытством и нервно повертел головой. Шеф госбезопасности, конечно, предполагал, что в «конторе», именуемой КГБ, собраны далеко не ангелы, но ему и в голову не приходило, что кое-кто из его генералов сумел дорасти даже до такого «уровня политического мышления».

— Неплохо держишься, генерал, — проворчал он. — Будет замечено.

— Однако «жать» следует не этим составом, не с Вежиновым и Дробиным на острие.

— Это мы уже выяснили.

— От кресла Русаков отрекаться, конечно, не намерен.

— А кто готов отречься? — философски оправдал Президента шеф госбезопасности. — Тем более, от такого? Я, грешный, за свое тоже держусь и даже не стесняюсь этого. Поэтому не будем сейчас о морали. Лучше изложите ситуационный прогноз, свою версию развития событий.

— Думаю, что, сидя на президентской вилле, Русаков постарается выждать, чем у нас в Москве все это закончится.

— И в этом суть вашего прогноза? — скептически уточнил Корягин.

— Пока что — в этом, — отрубил генерал, удивленно пожимая плечами и давая понять, что не врубается, чего от него, собственно, требуют.

— Иными словами, позиция нашего Президента такова: устоите вы, то есть мы с вами, он — тут как тут, всплывет как глава государства, постоянно находившийся в курсе, но из тактических соображений державшийся в тени. Если же российские федералы во главе с Елагиным нас придавят, он выставит себя в роли жертвы путчистов.

— Вот именно, предстанет в образе жертвы эдакой генерал-кагэбистской хунты.

— Почему вдруг «хунты»? — механически переспросил Корягин.

— Не знаю, после Пиночета повелось. Как только в руководстве страны обнаруживается хотя б один военный, так сразу — «хунта».

— Ну, если уж речь зашла о хунте, то это конечно же относится к Политбюро. — И оба железных дзержинца понимающе рассмеялись — мол, так вот и рождаются кагэбистские анекдоты… — Неплохо держитесь, генерал; не каждому удается, — сразу же похвалил Корягин, направляясь вместе с Цехановым в сторону кабинета. Однако похвалил, очевидно, не за анекдотический образ мыслей. — Будет замечено.

«Было бы… — мечтательно продолжил его мысль Цеханов. — Но опять же в зависимости от ситуации».

Вернувшись, генералы прежде всего обратили внимание, что бразды правления на тайной кремлевской сходке неожиданно взял на себя Лукашов, известный в партийно-кагэбистских кругах по кличке Кремлевский Лука.

— Плохо, конечно, что нам не удалось получить заключения лечащего врача Русакова, — тихим, размеренным голосом проговорил он. — Тем не менее мы должны объявить народу, что Президент болен. В любом случае и при любом исходе это позволит нам маневрировать. Ну, заболел человек, с кем не бывает! Подлечится — и сразу же приступит к исполнению. Но если вдруг здоровье ухудшится… — тогда что же, тогда встанет вопрос об отставке. Пока же объявим, что, исходя из положений Конституции, полномочия его переходят к вице-президенту страны Ненашеву, который согласовывает свои действия с остальными членами утвержденного Верховным Советом Госкомитета по чрезвычайному положению.

— Но ведь все равно пресса, общественность потребуют официального заключения медицинской комиссии, — раздосадованно напомнил Ненашев, укоризненно взглянув при этом на Корягина. — И потом уж одним лечащим врачом Русакова не обойтись. К тому же потребуют убедить народ, что Президент находится не под арестом, а на свободе.

— И потребуют, — мягко, корректно поддержал его Лукашов. — Мало ли чего они могут потребовать! Придет время — предоставим: и медзаключение, и самого никем и никуда не заключенного Президента.

Именно то, что до сих пор Лукашов держался в тени, не проявляя никакой активности, заставляло остальных участников этой «тайной вечери» чувствовать себя путчистами. Но вот Кремлевский Лука заговорил — уверенно, убедительно. А ведь это — Председатель Верховного Совета страны. Если Ненашев — всего лишь «вице», второе лицо в президентской иерархии, в исполнительной ветви власти, то Лукашов — глава ветви законодательной, и говорит он сейчас «гласом народа».

«Хорошо держится, подлец, — искренне восхитился его поведением шеф КГБ. — Будет замечено. Непонятно только, почему до сих пор жеманился. Выжидал? Набивал себе цену? Если опять спасует, под протокол — и в расход!»

Надев широкополый плащ и такую же широкополую серую шляпу, Виктор вальяжно прошелся по утреннему «Лазурному берегу», который кроме «Интернационаля» именовался в свое время еще и «санаторием им. Молотова» — о чем свидетельствовала старинная надпись, сохранившаяся на фронтоне одного из корпусов.

Стараясь не привлекать к себе особого внимания, однако же и не напуская на себя таинственности, Курбанов осмотрел все, что только можно было осмотреть в лечебном корпусе, продефилировал влажным тротуаром мимо высотной гостинки; постоял у рекламы, извещающей о том, что сегодня состоится «вечер отдыха и интернациональной дружбы». И позавидовал тем, кто сможет повеселиться на нем, не впадая в страх быть «расконсервированным». Вот только много ли найдется здесь таких, не боящихся?

— Доброе утро, сэр, — вежливо поздоровалась одна из двух женщин, проходивших мимо него в столовую пансионата. Одеты они были вполне по-европейски, и лишь большие платки, концы которых переброшены через плечо, да смуглые худощавые лица, свидетельствовали о том, что выростали эти дамы то ли в Индии, то ли в Индонезии.

— Утро доброе, леди, — так же, по-английски, ответил Курбанов, вежливо приподнимая шляпу. — Насколько мне помнится, завтрак здесь в девять?

— С девяти до десяти, — объяснила все та же приветливая дама, поскольку в это время подруга ее молчаливо осматривала майора с ног до головы, считая, что не стоит вмешиваться в их разговор. — А вы, очевидно?..

— Вы абсолютно правы, мэм, — не дал ей договорить Курбанов, явно перенимая урок общения, преподнесенный ему Лилиан.

— То есть вы прибыли?..

— Можете в этом не сомневаться, мэм, — жестко убедил ее Курбанов. — Причем настоятельно советую… не сомневаться.

— Извините, но мне показалось…

— Не увлекайтесь прогулкой, мэм. Утренний воздух сегодня на удивление прохладный и сырой, — так и не позволил он любопытствующей жертве колониального прошлого Великобритании сформулировать хотя бы один из интересующих ее вопросов.

При этом Виктор хотел добавить еще что-то, но, отведя взгляд, неожиданно увидел в открытых дверях вестибюля Лилиан. Одета она была в клетчатое серовато-зеленое пальто, шея укутана толстым зеленым шарфом; на голове — клоунско-клетчатое и, тоже серо-зеленое, кепи. Во всем виде ее просматривалось нечто такое нэпмански-босяцкое, что Курбанов не смог удержаться от ироничной улыбки.