Серебряный пояс - Владимир Топилин

Зашевелились люди. Кто костры подновляет, другие воду в котелки набирают. Третьи коней в дорогу готовят. Ивана и Наташу никто не будит, стараются не шуметь. Пусть молодые хорошо отдохнут перед дорогой. Как будет первый просвет, караван должен выйти со стоянки. Сегодня путь предстоит неблизкий, еще два перевала преодолеть надо. За ночь пуха навалило много вечерний приход едва видно! Однако здесь, в пойме реки Козы, покров значительно ниже, чем в Сисиме, мягче, пушистее. По нему лошади легко пройдут, тропу выбьют, а за ними люди потянутся. Если все удачно сложится, караван к ночи успеет дойти до поселка. До Кузьмовки осталось всего около сорока километров.

Дед Павел Казанцев у лошадей крутится, упряжь проверяет. Все пять лошадей проверил, хотел к костру возвращаться, позвали на чай да кашу, а под соседним кедром кто-то чмокает. Удивился дед. Одолело старателя любопытство, в темноте добрел по пояс в снегу до того дерева, гладь, а под буренкой теленок маленький лежит, голову вытянул, вымя сосет! Отелилась корова ночью!

— Вот те оказия! — заломил старик шапку на затылок. — Ой, ли! Варвара! С тебя четверть водки! Буренка тебе прибавление подкинула!

У костров не расслышали, что он сказал. Хозяйка коровы, не обращая внимание на старого, махнула рукой: «Мели, Емеля, твоя неделя!». Дед Павел рассердился, топнул ногой, пошел прочь:

— Не веришь — не надо. Это не моя ограда!

Варвара Веретенникова знала деда, как пасхальное яйцо, даром, что родственник. Подобное поведение Павла Ермиловича подтверждало правоту слов. Если дед врал для шутки, никогда не топал ногами. Сейчас был не тот случай.

Екнуло сердце женщины. Она бросила кашу, поспешила к своей кормилице: «Матушки святы! И впрямь отелилась! Бычок…».

Добрая новость старателям — большая радость! Только вот как теленка нести? Он ведь не ребенок, на руки не возьмешь, тяжелый.

— Ну и дела! — качает головой Григорий Панов. — Вчера Клава Позднякова родила, сегодня корова отелилась!

— Хто следующий? — посматривая на баб, язвит дед Павел. — Давайте, пока дорога дальняя. Глядишь, до Кузьмовки ишо с десяток душ прибавится.

— Дык, родили бы, — в тон ему отвечают женщины, — да мужики перевелись!

— А я на што? — хорохорится дед Павел, выступая грудью на шаг вперед.

— Ой ли! Смотри, как бы последние портки не свалились! — смеются шутницы.

Доброе настроение с утра не решает проблему. Теленку несколько часов от роду, пешком за коровой бежать не сможет. Бросать жалко. На спине не унесешь, на лошади не увезешь, все кони под грузом.

— Может, волокушу сделать? — предложил Иван Мамаев. — Оглобли вырубим, перевязку соорудим, да на него телка связанного, чтобы не свалился. Пусть себе едет!

— И то верно! — поддержали его мужики. — Что, первый раз груз на волокуше возить?

…Полный рассвет застал караван в дороге. Впереди, пробивая в снегу тропу на гнедом, сильном мерине ехал дед Павел. Высохший за старательский сезон Павел Ермилович имел небольшой вес. Конь легко, не запариваясь, вез седока по перенове. За спиной деда два маленьких ребенка пяти и семи лет. Старик неторопливо ведет лошадь по тайге, а сам рассказывает ребятишкам сказку. Ванюшка Усольцев и Нюра Егорова цепко держатся руками за телогрейку деда — не упадут, как бы ни капризна была дорога.

Второй на кобыле едет Клава Позднякова. После тяжелых родов женщине стало немного легче, однако не настолько, чтобы она могла быстро передвигаться за всеми.

За Клавой едет бабка Петричиха. Она правит спаренными носилками лошадей. На носилках — Михаил Самойлов. Медвежатник лежит на своей медвежьей шкуре, накрытый суконным одеялом. У него под боком маленький, закутанный в теплые пеленки, комочек — ребенок Клавдии. Женщины решили проблему с младенцем. Положили под бок медвежатнику, где тепло, уютно, и он находился под постоянным присмотром.

Последним, по счету пятым, поставили крепкого, сильного Воронка, коня Фили Сухарева. Воронок везет на своей спине детей и тянет волокушу с теленком. Бычок мычит, не понимая, что с ним происходит, зовет мать. Буренка торопливо шагает следом.

После лошадей и волока по глухой тайге растянулась широкая, надежная тропа. Снег на ней не облежался, сыпучий, рыхлый, тяжелый. Однако люди не сетуют на трудности: лишь бы идти вперед!

Каждый из путников несет на спине какой-то груз. Мужики согнулись под тяжестью котомок. Кто-то из них посадил на шею маленького ребенка. Для женщин тоже есть груз. Это какие-то одеяла, одежды, мелкая посуда, чайники, котелки. Даже дети постарше шагают с привязанными за спину топорами или пилами. Пустых и ленивых нет. Их просто не может быть! Люди всегда находятся в работе. С детских лет. Этого требуют условия жизни. Если воспользуешься минутной слабостью, отложишь какое-то дело на потом, тайга тебе этого не простит.

Идет по заснеженному пути караван. Ухает пухлый снег. Коротко вскрикивают на лошадей погонщики. Люди переговариваются между собой в редких случаях, по делу. У старательской тропы дорога длинная, язык короткий. Ноги болтовни не любят. Женщины идут, чередуясь с мужчинами. Распределение мест выбрано неслучайно. В любой момент слабому помогает сильный. Если кто-то просит кратковременного привала, останавливается весь караван, ожидая уставшего. Но остановки непродолжительны. Справившись с мелкими проблемами, люди шагают дальше.

Чем дальше движется церемония, тем меньше уровень снега. Там, в Сисиме, вчера вечером покров достигал коню под брюхо. Сегодня он едва чуть выше колена ведомому мерину. Лошадям и людям идти легче! Не останавливаясь на вершине второго, водораздельного хребта, люди пошли быстрее. Женщины, понимая, что выбрались из снежного плена, запели песню о доме, скорой встрече с родными и близкими. Мужики повеселели, кто-то подхватил знакомые слова. Теперь уже никто не сомневался, что к сумеркам караван выйдет к старательскому поселку Кузьмовка.

Замыкая шествие, Григорий Панов и Павел Казанцев шли в хвосте каравана. Дед Павел, встряхивая бородой, бодро комментировал ситуацию:

— Ишь, ястри тя! Распелись бабы! Вчера выли, помирать собирались. А сегодня, на тебе, облегчение почувствовали!

— Что с того? — рассудительно качал головой старший артельщик. — Вчера плохо было, вот и плакали. А сегодня облегчение! Вот и распелись! Много ли человеку для счастья надо?

— Это точно! Вот, якось, обогрей страждущего да дай ему корку хлеба! И не будет счастливей его на всей земле. Тако же и баба. Говорят, баба, что лошадь да собака: ласку любит. Ан, нет! Ласку бабе, по моему уразумению, надо от жиру, когда ей делать нечего. А вот коли получится, день потопаешь или с лопатой-литовкой от зари до зари отработаешь, тогда уже тебе ни до какой ласки дел нет. Лишь бы прилечь да отдохнуть.

— Когда же ты, дед Павел, к такой мысли пришел? — дивится Григорий. — Вроде, ни единого класса ума нет, даже в приходской школе не учился.

— Так оно, такому ни в какой школе не научат! — обращая внимание на поднятый к верху палец, встряхнул бородой тот. — Этому, од накось, жисть только учит! Да годы! Вот, я так говорю. Сегодня придем на Кузьмовку, печки натопим, картошки в мундирах наедимся, вот бабам вся радость! Большего счастья и не надо! Лишь бы до кровати добраться.