Давайте напишем что-нибудь - Евгений Клюев

– Чего тебе? – из-под толщи льда резко оборвал шаги эскимоса Случайный Охотник.

– Я… это… извиниться пришел.

– Извинись и ступай, – распорядился Случайный Охотник, предвкушая миг, когда он сможет вернуться к размышлениям о роли собственной личности в общей истории.

– Извини меня, Случайный Охотник, что я оставил тебя тут голого помирать и за все это время ни разу не вспомнил о тебе. – Хухры-Мухры стряхнул прямо на лед замерзшую на лету слезу.

– Извиняю, больше так не делай, – машинально ответил Случайный Охотник и зачем-то полюбопытствовал: – Не вспомнил, говоришь… А как же ты пришел-то тогда?

– Я не к тебе пришел. – Хухры-Мухры был честен, как телефонный справочник. – Я пришел посмотреть, не разметало ли тут мои спички, которые я выкладываю по заданной Деткин-Вклеткиным траектории. А на тебя я ненароком наткнулся: вижу, кто-то в лед вмерз. Тут только и решил извиниться… Слушай, давай я тебя назад вырублю, а? Как Пигмалион Галатею из куска мрамора! – Хухры-Мухры подозрительно воодушевился.

– Из какого мрамора? – растерялся Случайный Охотник.

– Ну… он из мрамора, а я-то, конечно, изо льда! «Из мрамора» – это я так, образно говоря.

– Ступай, – отрезал Случайный Охотник.

– Так околеешь ведь тут – образно говоря! – неискренне воскликнул Хухры-Мухры, явно скрывая в лохматой своей душе грязные чувства.

– Не надо лукавить, – психолого-антрополого-педагогическим голосом укорил его Случайный Охотник. – Поведай мне лучше, что у тебя на душе.

– Ой, пусто у меня на душе, ой, сиротливо, – бабьим голосом запричитал Хухры-Мухры, но, не выдержав тяжелого взгляда из-под толщи льда, опустил глаза на поверхность Северного Ледовитого океана.

– Начнем с начала, – сказали из толщи льда. – Итак, что в данный момент заставляет тебя вырубить изо льда мое нагое тело?

– Волшебная сила искусства, – пристыженно пролепетал Хухры-Мухры.

– А если попробовать высказаться менее образно? – неумолимо допытывались из толщи льда.

– Ну, если попробовать менее образно… – Хухры-Мухры напрягся, как китовый ус. – Нет, менее образно не получится. Мы, эскимосы, мыслим образами.

– Тогда валяй дальше образами, – смилостивилась ледяная глыба.

– Это пожалуйста! – обрадовался Хухры-Мухры. – Дело в том, что здесь, в суровых условиях Крайнего Севера, слава далекого Пигмалиона не дает мне покоя ни полярным днем, ни полярной ночью.

– Ну и?.. – поощрила глыба.

– Ну и… вот. А реальная возможность бросить ему вызов появилась у меня только теперь!

– Так брось! – необдуманно высказался Случайный Охотник.

– Можно? – заюлил Хухры-Мухры, приближаясь к Случайному Охотнику.

– Погоди, – остановил его тот. – Я не понял, ты Пигмалиону хочешь вызов бросить или мне?

– Пигмалиону! – заорал Хухры-Мухры. – Ты тут вообще ни при чем. Ты только средство.

– Средство для… чего?

– Экий ты отморозок! – окончательно разозлился Хухры-Мухры. – Ты, образно говоря, Галатея!

Случайный Охотник задумался: что-то явно мешало ему увидеть в себе Галатею. Впрочем, эскимосу Хухры-Мухры со стороны было, конечно, виднее.

– Так. Короче. Чего ты хочешь от меня конкретно? – со всей определенностью спросили из толщи льда.

– Конкретно я хочу вырубить тебя изо льда и насладиться зрелищем превращения мертвой глыбы в живое существо. Мне мечтается, – тут Хухры-Мухры начал последовательно впадать в экстаз, – как ты, выйдя из-под вековой власти ледяной породы, заговоришь, запоешь и затанцуешь подобно людям!

– Тебе-то что до людей, когда ты волк? – с хитрецой напомнил ему Случайный Охотник.

– Оставим разговор обо мне! – отмахнулся от неприятного воспоминания Хухры-Мухры. – Итак, ты заговоришь, запоешь, затанцуешь подобно людям…

– И дам тебе по харе – подобно людям! – прозаически закончил Случайный Охотник.

Хухры-Мухры горько усмехнулся и спросил:

– Знаешь, почему я горько усмехнулся?

– Да плевать мне на то, почему ты горько усмехнулся!

– Ну, не скажи… – Тут Хухры-Мухры погладил глыбу чуткими пальцами ваятеля. – Сейчас в тебе говорит буйство неокультуренной породы. Но придет час – и само искусство заговорит в тебе. Тогда уста твои просто не смогут изрыгать хулу… Напротив, уста твои станут источать хвалу твоему создателю.

– Тебе, что ли, создатель? – скептически усмехнулся из-подо льда Случайный Охотник, окончательно утрачивая надежду поведать через сто лет неизвестным потомкам о своих бедах и радостях, а также о яркой своей судьбе.

– Дурак ты каменный, – мягко пожурил его Хухры-Мухры и, не обращая больше внимания на Случайного Охотника, вонзил ледоруб в холодную массу. Причем Случайному Охотнику показалось, что ледоруб прошел прямо сквозь его тело – неокультуренную породу, которой предстояло преобразиться в чудесных руках мастера. Слезы хлынули из его глаз, и ему уже начинало немного хотеться говорить, петь и танцевать подобно людям…

Оставим его с этими светлыми мыслями и перенесемся в Змбрафль, чтобы взглянуть на внезапно очнувшуюся от сна о Канарах Умную Эльзу. Каково-то ей сейчас?

…Умной Эльбе было неуютно, поскольку лежала она, значит, на столе справок и потому производила сложное впечатление антропоморфной справки, – это невозможно себе представить, но это так…

– Ничего себе справочка! – непонятно как оценил Умную Эльзу налогоплательщик из Змбрафля, с гнусными целями забредший в стол справок. Смысл его гнусных целей был известен ему одному, но он сохранил его в тайне, так что судить об этом никто не вправе.

Налогоплательщик обошел пробуждающуюся Умную Эльзу и нашел ее простоватой на свой сложноватый вкус.

– А не воспользоваться ли мне ее простотой? – сразу подумал Налогоплательщик и положил влажную ладонь Умной Эльбе на плечо. Плечо распрямилось и идущей прямо от него рукой заехало Налогоплательщику в новую челюсть. Новая челюсть с характерным щелчком состарилась на глазах.

– Вы хотели воспользоваться моей простотой, – карающим голосом сказала Умная Эльза, – но просчитались. Да, я проста. Но одновременно я честна, ибо полна стыда и совести. Кроме того, я уже прабабушка. Стыдитесь, юнец.

Налогоплательщик во все глаза (а глаз у него было штук пятьдесят) уставился на Умную Эльзу.

– На вид Вы совсем дитя, – плохо справляясь со своей теперь уже состарившейся челюстью, поделился свежими, как овощи, наблюдениями Налогоплательщик. – Вы, наверное, очень испорчены, если умудрились в таком юном возрасте стать прабабушкой. – Он немного подумал и добавил: – И дети Ваши, наверное, испорчены… и внуки, сделавшие Вас прабабушкой. Ну и семейка! – Придерживая капризничающую челюсть, Налогоплательщик расхохотался прямо в выразительное лицо Умной Эльзы.