Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии - Эмиль Абрамович Паин
Шрифт:
Интервал:
8. Эпоха «этнополитической оттепели»: хрущевский период (1953–1964)
Вводные замечания
Контрастный черно-белый надгробный памятник Н. С. Хрущеву на Новодевичьем кладбище хорошо отражает сущность этого политика, в том числе и в сфере этнической политики.
С одной стороны, годы его правления не зря получили название «оттепель». В это время: состоялось осуждение сталинских репрессий; были освобождены из тюрем и ссылки люди, осужденные по сфабрикованным обвинениям в национализме, например мингрельском или еврейском («делу врачей»); прекратилась политическая кампания «борьбы с безродным космополитизмом»; возвратились на родину репрессированные народы Северного Кавказа и Калмыкии и началось восстановление их автономий. Впрочем, не лишены оснований и сомнения в том, что инициатором такой оттепели был именно Хрущев[326]. В то же время в период оттепели сохранялись запреты на возвращение в родные места многих других депортированных народов: крымских татар, поволжских немцев, корейцев, турок-месхетинцев и др. Более того, и в хрущевское время продолжались репрессии против выразителей национально-освободительной идеологии — практически повсеместно, но в наибольшей мере в Прибалтийских республиках и Западной Украине. Хрущев настоял и поддержал подавление восстания рабочих в Познани в июне 1956 года[327]. Подавление этого восстания, а еще в большей мере Венгерского национального восстания 1956 года отозвалось в Советском Союзе репрессиями против политических сил, выразивших поддержку восставшим венграм и поляками.
Крайне репрессивной была тотальная антирелигиозная кампания 1958–1963 годов, которую многие исследователи и религиозные деятели называют одной из самых разрушительных для религиозных организаций СССР в послевоенное время[328]. Эта кампания повлияла и на национальные процессы, особенно в районах, где религия выступала одним из факторов национально-политической консолидации. И наконец, Новочеркасское восстание, жестоко подавленное 1–2 июня 1962 года по распоряжению Н. С. Хрущева, было самым известным, но, к сожалению, всего лишь одним из множества проявлений репрессивной политики в эпоху хрущевской оттепели[329]. Хочу особо подчеркнуть важную особенность протестных выступлений этого времени: некоторые из них имели ситуативную этническую окраску, но редко были связаны с национализмом как идейно-политическим течением.
Мы выделяем три типа этнополитических процессов времен правления Хрущева:
1) национально-освободительные движения с участием организованных групп националистов-диссидентов, имеющих политические программы и опирающихся на массовую поддержку в партизанских войнах;
2) этнические волнения и межэтнические столкновения — кратковременные, стихийные и эпизодические процессы с участием локальных групп населения;
3) латентные этнические брожения, скрытые под оболочкой социально-экономических и политических волнений, — наименее осознанные массами и наименее организованные процессы.
Все эти этнические и национальные брожения были связаны, в той или иной мере, с эпохой оттепели, с эпохой надежд на перемены.
Надежда рождает активность: массовые социальные и этнические волнения периода хрущевской оттепели
В. А. Козлов, автор одной из самых информативных монографий о массовых беспорядках в Советском Союзе 1950‐х — начала 1980‐х годов, отмечает, что хрущевское правление сопровождалось буквально взрывом открытых социальных волнений, которые затихли в эпоху Брежнева[330]. Мы еще вернемся к этой оценке, отметив, что чаще всего волнения изменили характер проявления, став менее заметными в публичном поле.
Ослабление репрессий в постсталинский период создало некоторые предпосылки для открытого выражения протеста в ходе массовых волнений — на то она и оттепель. Особенностью большинства волнений в этот период была их аполитичность: подавляющее большинство стихийных лидеров таких выступлений
не покушались на устои коммунистической системы. Их действия были направлены либо против «плохих чиновников» на местах, либо «плохого Хрущева» на самом верху. Даже в Новочеркасске демонстранты, как известно, несли перед собой портрет Ленина, наглядно демонстрируя свою идеологическую лояльность и «верность делу коммунизма»[331].
По мере исчерпания веры в перемены сверху, в победу «правильного коммунизма» стала слабеть почва для открытых, публичных массовых беспорядков, протестов. «Для того, чтобы бунтовать в толпе, — предположил Козлов в одном из интервью, — им [протестующим] нужна была вера в возможность что-либо изменить»[332]. Это предположение кажется нам верным и мудрым не только для советской эпохи, но и в более широкой исторической перспективе, вплоть до 2020 года. Когда оценивается массовость тех или иных выступлений, следует принимать во внимание не только страх перед наказанием, но, в еще большей мере, надежду на перемены после таких оппозиционных действий. В этом случае речь должна идти не только о вере в возможность дарованных перемен «сверху», но и вере в способность народа завоевать или создать своими выступлениями новые политические возможности.
Так или иначе, хрущевская оттепель, породив надежды на перемены и веру в их осуществимость, вызвала массовые протестные волнения и конфликты не только в социальной сфере, но и в этнополитической. Первыми в 1950‐х годах неполитические формы массового протеста на основе этнической мобилизации проявили представители народов, подвергшихся репрессиям и насильственной депортации.
Спецпоселения, куда были переселены «наказанные народы», входили в систему ГУЛАГа, и положение спецпоселенцев немногим отличалось от лагерного, разве что возможностью жить семьями и работать на тех же предприятиях (стройки, шахты и заводы), что и вольнонаемные граждане, — но под охранной. Попытки побега из спецпоселений карались 20-летним заключением в лагеря[333]. Смерть Сталина и начатые Берией в марте — июне 1953 года реабилитации осужденных по «делу врачей» и «националистов»-мегрелов, реформа ГУЛАГа и попытки реформ в национальной области[334] вызвали подъем надежд репрессированных народов и пробудили их активность.
Уже в конце 1953 года проявились первые признаки такой активизации, получившей название «петиционная кампания». Она была преимущественно стихийной и заключалась в массовых отправках в ЦК КПСС и в правительственные учреждения петиций с требованиями реабилитации тех или иных групп репрессированных народов[335]. Ни одна из групп депортированных не выдвигала претензий к политической системе, не называла депортацию преступлением — все писали не о преступлениях, а об ошибочной политике и обильно сдабривали письма цитатами из сочинений Маркса и Ленина[336]. В этих требованиях не прослеживаются даже малейшие признаки угрозы выхода той или иной
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!