Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд

черни. Большинство его частей стояло вне Мадрида, и Мюрат послал ординарца, чтобы вызвать мамелюков и драгун, пока он сам будет удерживать повстанцев на площади Пуэрта дель Соль.

Кавалерия пробивалась к нему с превеликим трудом. Из каждого окна на каждой улице стреляли снайперы-любители, а все улицы были заполнены пронзительно кричащими мадридцами, норовившими воткнуть нож или кинжал в каждого француза, оказавшегося в пределах досягаемости. Среди тех, кто был убит в этом ужасном рейде в город, был Мустафа — тот самый мамелюк, который был так сильно расстроен под Аустерлицем тем, что ему не удалось доставить императору голову русского князя. Его товарищи поклялись отомстить за него, и такая возможность им скоро представилась. Ворвавшись на площадь, они снесли сотню голов за сто секунд, после чего повстанцы разбежались, оставив на камнях мостовой полторы тысячи убитых. К вечеру революция была подавлена, но зато превратились в явь самые худшие опасения Мюрата. Он стал самым ненавидимым человеком в Мадриде.

Действительно ли сын трактирщика потерял испанскую корону именно в этот день или же Наполеон уже решил передать ее своему брату Жозефу, королю Неаполитанскому? На этот вопрос никто не может ответить и сегодня. Единственно, в чем можно быть уверенным, — так это в том, что Мюрат, этот тщеславный, важничающий павлин, каким, собственно, он и был, стал бы гораздо более эффективным королем Испании, чем вялый, ожиревший Жозеф. Армия мыслила так же и весьма сожалела, что Наполеон сажает на престол своего брата. В яростных битвах, которые еще предстоят Мюрату, этот великолепный стратег и мастер организации кавалерийских атак стоил бы в Испании столько же, сколько тысяча Жозефов Бонапартов.

Мюрат несколько утешился, когда Наполеон предложил ему опустевший трон Жозефа в Неаполе, и, пережив жестокий приступ желудочных колик, вызванный непомерным потреблением испанского вина, разочарованный гасконец поскакал по единственной приличной в Испании дороге, ведущей к Бургосу и границе. Он был одним из немногих маршалов, который никогда уже больше не возвращался в Испанию; в этом отношении он был более удачлив, чем мог себе тогда представить. Пиренейский полуостров стал кладбищем репутаций многих полководцев.

Испанская авантюра была обречена на очень плохое начало, но то, что последовало, причем почти сразу, оказалось еще хуже. В конце мая Испания стряхнула с себя оцепенение, и почти каждая провинция запылала пожарами мятежей. Не имеющие стен города и третьеразрядные крепости мгновенно превращались в мощные цитадели, и французы поняли, что столкнулись с разновидностью войны, которой раньше просто не знали. До сих пор им приходилось сражаться с профессиональными армиями. Теперь же против них выступали люди, отчаянная смелость, национальные особенности и религиозное рвение которых делали их самыми опасными и беспощадными противниками, которых когда-либо встречали войска императора.

С испанской армией можно было практически не считаться. Даже Бессьер со своими новобранцами разбил ее наголову в открытом бою, но специфика испанской войны состояла как раз в том, что открытое противостояние сторон имело место крайне редко. Эта война сводилась к нападениям из засад, неожиданным наскокам на одиночные отряды или плохо охраняемые конвои французов, бесполезным погоням по горам и ущельям, схваткам на переправах, защищаемых хорошо знавшими местность горцами. Это была такая же война, которую несколько лет назад «синие» (республиканская армия) вели против крестьян Вандеи. По словам одного из маршалов, сказанным им через несколько лет, в Испании небольшая армия была обречена на поражение, а большая — на голодную смерть.

Но эффект победы Бессьера был почти сведен на нет позорной капитуляцией 20-тысячной армии генерала Дюпона в Байлене, в Андалусии. Одновременно пришли вести о поражении, нанесенном сэром Уэлсли генералу Жюно. По условиям заключенного перемирия Жюно и его корпус были переправлены во Францию на английских судах, однако «непобедимые» не просто потерпели поражение при Вимиейру, они должны были в спешном порядке убираться из Португалии. В значительной мере это означало потерю лица.

Третьим ударом для французов было бегство испанского корпуса из Дании, куда он был направлен Наполеоном в прошлом году, когда Испания еще считалась союзником. И допустил это бегство не кто иной, как Бернадот, суверенный князь де Понте-Корво, заменивший опального Брюна в ганзейских городах. Организовал же эту блистательную эвакуацию 8 тысяч человек испанец по имени Де ла Романа, и английские корабли немедленно доставили его туда, где он мог причинить французам наибольший вред, — в его собственную восставшую страну. И в довершение всего, словно для того, чтобы объявить всему миру, что Испания стала поистине сценой для демонстрации французского позора, король Жозеф, которому никогда особенно не хотелось переезжать в Мадрид, убежал оттуда, как кролик, в поисках безопасности на берегах Эбро. Монси, призванный сопровождать Жозефа, должен был следовать за ним галопом.

Наполеон читал все эти следующие одна за одной депеши в состоянии холодной ярости. Он просто не мог верить, что за несколько коротких недель одна из французских армий сдалась с оружием в руках, другая — разбита и ее везут домой англичане, испанская армия бежала из-под самого орлиного носа Бернадота, и никто пальцем не пошевелил, чтобы ее остановить, а его братец, сделанный им королем Испании, удрал из Мадрида, как перепуганный новобранец при первом боевом крещении. Однако факты были неоспоримы, и наконец император пришел к выводу, что именно такова расплата за то, что он отдал важные дела на откуп головотяпам подчиненным, и теперь он делает то, что должен был сделать с самого начала, а именно сам отправиться в Испанию.

Он направил в Испанию три корпуса Великой армии, огромный резерв кавалерии и часть Императорской гвардии. Марш этого потока ветеранов, снявшихся со своих зимних квартир в Германии и проходящих пока еще по земле Франции, возглавляла могучая плеяда самых талантливых военачальников в военной истории. Это были Ней и Ланн, многоопытные командиры пехоты, закаленный в боях пятидесятитрехлетний Лефевр, по-прежнему всегда готовый вступить в схватку, Виктор со своим новеньким жезлом, Сульт, Мортье и крайний индивидуалист Сен-Сир, пока еще только генерал, но уже предчувствующий повышение. С ними шли все самые лучшие, самые яркие из тех, кто служил резервом высшего командного состава, кому еще не исполнилось тридцати, но кто уже сражался в пятидесяти битвах и делил славу десятка блестящих побед. Всего их было 150 тысяч, и почти каждый из них был ветераном. Спокойно, без спешки Великая армия прошла через орды испанцев и прибыла в Мадрид через две недели со дня первого обмена выстрелами. Это должно было стать концом войны. Жозеф был возвращен на престол. Испанию оккупировала французская армия численностью почти четверть миллиона человек, половину